Информация - Мартин Эмис

Например, это обязательно должна быть «Нью-Йорк таймс». Ричард знал, что «Лос-Анджелес таймс» больше, но, с его точки зрения, Гвин был не настолько чокнутым, чтобы его хватило на «Лос-Анджелес таймс». А вот для «Нью-Йорк таймс» он был достаточно крейзанутым, не вопрос. За это Ричард мог бы поручиться своим рассудком. Если Гвин недостаточно чокнутый для «Нью-Йорк таймс», значит, Ричард теряет нюх. Он протянул руку к пиджаку, висевшему на спинке стула, и вытащил из кармана помятую чековую книжку, на которой он, помнится, успел записать несколько слов о «Темном домике души». Точно: «сдает своих дружков, чтобы избежать плахи, с. 536». Чековая книжка присоединилась к другим заметкам, собранным на заваленном разным хламом столе: заметкам, сделанным на футляре для кредиток, на разорванном конверте, на пустом спичечном коробке. Его стол был чудовищно перегружен — часто Ричард просто не успевал найти на нем телефон, и тот прекращал звонить, иногда он его, наверное, даже не слышал.

План был такой. Ричард посылает Гвину Барри воскресный номер газеты «Нью-Йорк таймс» — всю эту толстенную пачку бумаги, для изготовления которой, наверное, пришлось вырубить небольшую рощицу. К газете должна была прилагаться отпечатанная на машинке записка, гласившая:

Дорогой Гвин,

здесь есть кое-что, что может Вас заинтересовать. Цена славы!

Всегда Ваш,

Джон.

И разумеется, никаких указаний на то, где это интересное нечто можно найти. Ричард представлял, как Гвин в своем кабинете, где все расставлено в алфавитном порядке, раскрывает посылку, нахмурившись читает записку, потом берет газету и для начала с легкой улыбкой на лице просматривает книжный раздел, потом, уже не так уверенно, открывает раздел искусств, а потом…

— Марко, зачем ты это делаешь?

Марко либо его не расслышал, либо не понял.

— Чо? — сказал он.

Всегда непросто передавать детскую речь. Однако без этого не обойтись. А Марко сказал не «что?», он сказал именно «чо?» — определенно более скромное и короткое слово, и без зубного «т».

— Я про эту игрушку на моей руке, — сказал Ричард. — Зачем? Для чего?

— Тебе не нравится?

— Нет.

— Так тебе тоже не нравится? — спросил Марко, пристраивая игрушку на голове у отца.

— Нет.

— А так? — спросил Марко, ставя игрушку ему на плечо.

— Мне все не нравится, — ответил Ричард. («И Эдмунд Уоллер тоже».) — Как я должен писать эту рецензию?

Ричарду хотелось, чтобы Марко куда-нибудь ушел, тогда он смог бы позвонить Энстис, выкурить сигарету, высунувшись в окошко, и продолжать думать о том, как ему растоптать Гвина. «Эдмунд Уоллер родился в…» «Ступай, милая Роза! Скажи ей, что она напрасно теряет время и мучает меня…» По сути, теперь, когда чувство вины улетучилось, история с Энстис превратилась в какую-то бездонную воронку. Ричард уже потратил кучу времени на разговоры с ней из опасения, что она может покончить с собой. «Эдмунд, конформист и продажный друг (и посредственность)». Ричард в глубине души как раз хотел, чтобы Энстис покончила с собой. Но чтобы покончить с собой, нужна внутренняя сила, которой в Энстис обычно не было. Когда она была полна энергии, она вполне могла сделать и кое-что еще — например, позвонить Джине. «Непоследовательный роялист, когда выгодно — республиканец и жених по расчету». Хоть Ричард и лег в постель с Энстис, он не занимался с ней любовью, но она, похоже, этого не поняла. «Заговор Уоллера не мог не потерпеть фиаско. И все же он предоставил Уоллеру возможность предать всех своих». Да и вообще, что может быть, если Джина узнает? Раз уж это случилось, Ричард предполагал и даже надеялся, что у Джины тоже интрижка на стороне: вследствие некоторых обстоятельств, которые скоро станут понятны. «Немного стоит красота, сокрытая от света…» Жизнь писателей не отличается выразительностью. Выразительность они придают своим персонажам: бухгалтерам, маньякам. «В то время как Эдмунд Уоллер…» «А вот Уоллер…» «Хотя…» «Несмотря на то, что…» «Меж тем Уоллер…»

Что такое «меж тем»? Откровенный архаизм — как и сами стандартные книжные обозрения. Как стандартные книги. Не слова сами по себе чопорны и оживленно-вежливы, но их очертания, соответствующие давно отжившим ритмам мысли. А где же новые ритмы — появились ли они уже? Ричарду порой нравилось воображать, что его проза ищет новых ритмов. Гвину они на хрен нужны — он и не думал их искать. Стиль Гвина разыгрывал простейшую мелодию: он выдувал ее на дудке, выпучив (от напряжения) безыскусные глаза. Ричард выдвинул верхний ящик письменного стола и вновь обратился к письму своего новоиспеченного поклонника — Дарко, поверенного отпадной девушки по имени Белладонна. Помятый листок бумаги, расчерченный ярко-голубыми, как вода в бассейне, линиями, отпечатки потных пальцев — алчного эпидермиса — вот где, пожалуй, скрыты новые ритмы.

Марко не хотел играть один, так что в конце концов Ричард вышел с ним на крыльцо. Здесь он мог, по крайней мере, выкурить несколько сигарет в обществе сына. Правда, летний лондонский воздух был так свеж, что Ричард с равным успехом мог бы выдыхать сигаретный дым прямо Марко в лицо или выкурить с ним целую пачку на двоих. А у Марко была астма. У него была и еще одна проблема. Об этом Ричард не очень-то задумывался. Пять процентов сознания Ричарда, выделенные для Марко (правда, когда Марко был болен или расстроен, эта доля могла значительно возрастать), давно себя убедили, что пяти процентов вполне достаточно. Марко был замечательным малышом, только с небольшими странностями. Эти странности назывались проблемами в обучении и были связаны с устойчивыми категориальными ошибками. Если вы начинали объяснять Марко, почему цыпленок перешел дорогу, Марко спрашивал: а что он будет делать дальше? Куда цыпленок идет? Как его зовут? Мальчик это или девочка? А может, у нее есть муж и выводок цыплят? Если да, то сколько?

Постойте. Ричард повернулся, издав нечто вроде звериного рыка. Боже, опять этот долбаный тип. Два раза в день, в самое разное время огромный человек в огромной машине проносился по Кэлчок-стрит со скоростью шестьдесят миль в час. Куда он так торопится? Кому так не терпится его увидеть? Пиджак его висел на крючке. Сквозь тонкую белую рубашку просвечивала майка в сеточку. У него были оттопыренная нижняя губа и толстый, приплюснутый нос, белесые ресницы и брови как у поросенка. Ричард встал, провожая взглядом промчавшуюся мимо машину: в этом взгляде читалась звериная ненависть к зверю. «Он проезжает здесь дважды в день, — подумал Ричард. — Он проезжает здесь дважды в день, пытаясь убить моих детей».

Когда воздух успокоился, Ричард сел и закурил следующую сигарету… Если бы операция по уничтожению Гвина оставляла время для разных художеств, то Ричарду было бы куда приятнее использовать современные средства: пробудить их и нацелить на погибель Гвина. Взять хотя бы Лэдброук-Гроув и Портобелло-роуд с их ежедневными страстями и нуждами. Если бы можно было энергию улиц превратить в электричество и пропустить его по выбранной дороге. Большой проект. Проще и дешевле было найти кого-нибудь, кто этим занимается, и заплатить ему, чтоб он вышиб Гвину мозги. А пока в запасе еще была Белладонна. И еще в запасе оставался воскресный номер газеты «Нью-Йорк таймс».