Звездный билет - Василий Аксенов

«Мальчики ловят рыбу, – улыбнулась Галя. –Посмотрим, что вы поймаете. А я? Поймаю ли я золотую рыбку? И где она плавает,моя? Море такое громадное. А может быть, она сама приплывет ко мне и скажет:„Чего тебе надобно, Галя?“ „Я хочу, чтоб было душно, и пахло цветами, и чтобы ястояла на балконе и смотрела на слабые огоньки Вероны“. А потом послышитсяшорох, и появится Ромео. Он подойдет ко мне и скажет: „Кончай, детка, своизакидоны глазками и прочие шуры-муры“. Он скажет это так же, как сказалсегодня, но на этот раз мы будем одни. А дальше уже все пойдет по Шекспиру. Ноконец будет ненастоящий, так будет только на сцене. Вспыхнут все лампы, и мывстанем как ни в чем не бывало. Аплодисменты! Букеты! А в первом рядуаплодирует седой человек из кино. На самом деле это будет только начало».

***

К концу дня друзья подстрелили одну тощую камбалу. Онистыдливо завернули ее в газету и отнесли в палатку. Почистившись, пошли наавтобусную остановку.

Галя и Алик долго и противно смеялись. Юрка и Димка неответили ни на один вопрос. Не станешь ведь рассказывать, как они без концаныряли и, посинев от напряжения, пытались вытащить застрявший гарпун. И проулыбочки Янсонса тоже не расскажешь. Ведь не рассказывать же, ей-богу, про этунесчастную рыбешку, которую с грозным ревом и омерзительным сопением пожралодин из котов Янсонса. Абсолютно ни о чем нельзя было рассказать. Ведь еслиГалка начнет хихикать, ее не уймешь.

За спинами ребят гигантским веером колыхался закат. А прямоперед ними стояли красные сосны. А вот показался огромный венгерский «Икарус».Краски заката раскрасили его лобовое стекло. Замолчали Галка и Алик, Всечетверо смотрели, как приближается автобус, и чувствовали себя счастливыми. Вотэто жизнь! Горячий песок. Сосны. Чайки. Море. Автобус идет. Куда хочу, тудаеду.

Могу на автобусе, а могу и в такси. И пешком можно. И никтотебе не кричит: иди, учи язык! И никто, понимаете ли, не давит на твою психику.И унижаться, выпрашивать пятерку на кино не надо. А впереди вечерний Таллин.Город, полный старых башен и кафе.

Они вошли в кафе. В зале были свободные столики, но ониподождали, пока освободятся места у стойки. Места освободились, и они сели навысокие табуреты к стойке. Положили руки на стойку. Вынули сигареты и положилиих рядом с собой. На стойку. Поверхность стойки была полированной и отражалапотолок. Потолок весь в звездах. Асимметричные такие звезды.

Буфетчица занималась с кем-то в конце стойки, а ребята покаоглядывались, сидя у стойки. Кафе было замечательное.

– А вон наши красавцы с пляжа, – сказал Алик.

В дверях появились трое парней.

– Ишь ты, напыжились! – засмеялся Юрка.

– А как же! – усмехнулся Димка. – Смотрите,смотрите, мы идем в элегантных вечерних костюмах. Все трое в черных костюмах.

– Дешевые пижоны, – сказал Алик.

– Они не пижоны, а рабочие, – возразила Галя.

– Рабочие! Знаем мы таких рабочих!

Пижоны-рабочие вежливо поклонились Гале. Брижит Бардосделала салют ручкой и сказала первое эстонское слово, которое выучила:

– Тере – здрасте!..

Димка только покосился на нее. Те трое уселись на высокиетабуреты, как будто им в зале мало места. Везде им места не хватает. Тотпижончик, в которого Димка сегодня бил, оказался рядом. Ладно, лишь бы сиделтихо.

Только бы перестал возиться и напевать. И пусть толькопопробует пялить глаза на Галку!

– Палун? – обратилась буфетчица к Димке.

– Коньяк, – сквозь зубы, резко так сказалон. – Налейте коньяку.

Четыре по сто. Вот как надо заказывать коньяк. Только так.

– Смотри, что она наливает, – зашевелилсяЮрка. – «Ереванский»!

17.50 сто граммов! Эй, девушка, нам не…

Димка толкнул его локтем.

– Заткнись!

Юрка и Димка выпили свои рюмки. Алик не выносил спиртного.Он лизнул и что-то записал в блокнот. Юрка разлил его рюмку пополам с Димкой.Галя не допила, и Димка хлопнул и ее рюмку.

Пижоны рядом пили кофе и какое-то кисленькое винцо.

В кафе громко играла музыка, какая-то запись. Это был рояль,но играли на нем так, словно рояль – барабан. Вокруг курили и болтали. Исимпатичная буфетчица, которую Димка уже называл «деткой», поставила перед нимидымящиеся чашки кофе. Стояли рюмки и чашки, валялись сигареты, ломтики лимонабыли присыпаны сахарной пудрой. Сверкал итальянский кофейный автомат.

Сверкало нарисованное небо с асимметричными звездами.

Нарисованный мир красивее, чем настоящий. И в нем человексебя лучше чувствует. Спокойней. Как только освоишься в нарисованном мире, тактебе становится хорошо-хорошо. И совершенно зря «детка» Хелля говорит, чтоДимке уже хватит. Она ведь не понимает, как человеку бывает хорошо под нарисованными звездами. Она ведь ходит под ними каждый вечер.

– Пошли в клуб, ребята, – сказал Густав, этотмилый парень с завода «Вольта», – пойдемте на танцы.

– А что у вас тут танцуют? – спросил Димка –Чарлстон и липси.

Вот это жизнь! Черлстон и липси! Вот это да!

***

Ночью в палатке казначей Юрка долго возился, шуршалкупюрами, светил себе фонариком. – Не надо было пить «Ереванский», –прорычал он.

Но Димка в это время на древней ладье плыл по фиолетовомуморю. Качало страшно. Налетели гидропланы противника. Стрелял в них из автоматическогоподводного ружья. Как у Жюля Верна, из-под воды. Небо очистилось, и проглянуливеликолепные асимметричные звезды. Все было нарисовано наспех, и в этом быласвоя прелесть. «Если уж пить, то только „Ереванский“, – сказала деточкаХелля. А Галя погладила по затылку снизу вверх.

– «Асимметрия – символ современности», –говорил в это время Алик Иванову-Петрову.

– «Тяжело мне, – стонал кинодеятель, – темныйя, брат!»

«А что вы можете сказать о глазах? Глаза Боярчук – этовам что?»

«Они у нее симметричные? Старо, брат! Симметричные глаза невыражают нашу современность. В Каннах этот вопрос решен».

***

В ста метрах от палатки на мансарде янсонсовского дома Галяжмурилась от вспышек блицев и кланялась, кланялась.