Анастасия. Вся нежность века - Ян Бирчак

– Да, да, помню. Если б не он тогда, совсем бы могли царевну прошляпить.

– Да уж… – Собеседник Дзержинского решительно пригасил окурок в фикусном горшке.

Дзержинский берет трубку внутреннего телефона и, набрав две цифры, говорит кому-то на проводе:

– Там у вас внизу товарищ ждет, проведите его сюда. Нет, пока одного, чернявого.

Собеседник Дзержинского подходит к столу и берет недопитый стакан с чаем, не вынимая ложки, делает несколько глотков.

– Крепковатый чаек, Феликс, о здоровье не думаешь. – Вылавливает ложечкой лимон и, не дрогнув ни одним мускулом, спокойно прожевывает вместе с корочкой, отрешенно глядя в окно.

В небольшой комнатке (дежурка), кроме стола и нескольких стульев, нет никакой мебели, разве что у забранного толстой решеткой окна томится неизменный кабинетный фикус. За столом с одним телефоном сидит подтянутый молодцеватый дежурный. На поясе в кобуре – пистолет.

Кроме той же «Правды» и телефона на столе перед ним ничего нет.

На стуле, нелепо стоящем не у стены, а как-то наискось, сидит наш давний знакомец – красавец с кавказской внешностью, который летом 1916 года после бала в Аничковом дворце усаживал в авто мадам Сазонову.

Он все так же хорош собой, щеголеват, гладко выбрит, смоляные вьющиеся волосы разделяет безукоризненный пробор. На нем не новый, но ладный офицерский китель без погон, галифе заправлены в блестящие сапоги. О таких говорят: офицерская косточка.

Он старается держаться с достоинством, несмотря на непривычность обстановки. Но слишком независимая поза – нога перекинута за ногу, покачивается носок изящного лакированного сапога, быстрые мелкие движения рук выдают напряжение и нервозность. Он курит, отставляя мизинец с длинным полированным ногтем, часто стряхивая пепел, как и все, в фикус.

У притолоки, прислонившись плечом к дверному косяку, переплетя ноги, стоит наш Васяня, хотя пара стульев в комнате еще найдется. Васяня живописен – красная косоворотка под пиджаком, из нагрудного кармана нарочито выставлен мятый платок, грубые сапоги в гармошку густо намазаны ваксой и, видимо, источают специфический аромат, отчего щеголеватый офицер, не скрываясь, морщится и отворачивается. Васяня, как всегда, грызет семечки, но из уважения к месту действия деликатно сплевывает скорлупки в ладошку, а затем прячет их к себе в карман. Хотя он явно деликатничает, заметно, что, в отличие от бывшего офицера, Васяня нисколько не волнуется и зорко шарит глазами по сторонам.

Дежурный стоя отвечает на телефонный звонок:

– Так точно, Феликс Эдмундович! – и, обращаясь к офицеру, приглашает: – Идемте (пауза) …товарищ, вас ждут у Феликса Эдмундовича!

Офицер поспешно гасит окурок и, одернув китель, пригладив волосы, выходит за дежурным, окинув Васяню высокомерным взглядом.

В дежурку тотчас заходит другой красноармеец и так же размещается за столом, начинает шуршать газетой. Васяня отлипает от стенки, но вместо того чтобы занять освободившийся стул, не спеша подходит к фикусу, выдергивает из земли окурок, оставленный офицером, и ловким щелчком отправляет его в форточку. После чего замирает в той же невозмутимой позе у двери и снова лезет в карман за семечками.

Дзержинский все так же сидит за столом, гость стоя допивает его чай.

Быстрый стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, входит красноармеец:

– Доставлен по вашему приказанию, товарищ председатель ВЧК! – и пропускает нашего офицера.

– Спасибо, можете идти, – отпускает Дзержинский красноармейца, и в кабинете повисает напряженная пауза. Хозяева кабинета молча рассматривают прибывшего. Тот делает пару шагов на середину комнаты, слегка щелкает каблуками и замирает в ожидании.

Дзержинский демонстративно заглядывает в лежащие перед ним в папке бумаги и, не поднимая головы, читает:

– Вартан Шалвович, он же Борис Павлович Багаридзе? Воинское звание капитан? Оперативный псевдоним «Терек»?

– Так точно, товарищ председатель ВЧК. Прибыл по вашему распоряжению.

Дзержинский отрывает глаза от личного дела Багаридзе, захлопывает простенькую папку с завязками и переглядывается со своим гостем. Затем поворачивается к офицеру:

– Что ж, присаживайтесь сюда поближе, товарищ Терек. Нам с вами предстоит дело чрезвычайной государственной важности. Владимир Ильич лично держит его на особом контроле…

Улицы осеннего Парижа. Это не самый центр с его манящей вызывающей роскошью, это обычные городские кварталы, где живет средний класс. Мокрые тротуары, блестящая брусчатка мостовых, экипажи с закрытым верхом, прохожие с поднятыми воротниками и раскрытыми зонтиками, голые деревья с осклизлыми глянцевыми ветками. Пронизывающий ветер.

Вообще, если в российских эпизодах всегда стояла хорошая погода – солнечное лето, множество зелени, цветов, зимой – сверкающий снег, морозец, красивые заснеженные елки у дороги, яркая осень с гроздьями рябины, то за границей все время одно и то же – поздняя осень, мелкий моросящий дождь, промозглый холод. Жизнь с ее радостными полноцветными красками осталась в России, а здесь, на чужбине, все стыло и неприветливо.

По тротуару, мокрому от дождя, среди немногочисленных прохожих движется женская фигурка под зонтом. Молодая дама вполне прилично и даже с элегантностью одета, но идет неуверенно, то останавливаясь и оглядываясь, то с чисто женским интересом задерживаясь у витрин модных магазинов. В отражении витринного стекла мы можем рассмотреть ее лицо. Это Анастасия. Она выглядит сильно похудевшей, у нее уже нет роскошных русых локонов, она коротко, модно подстрижена, волосы под маленькой шляпкой красиво уложены.

По тому вниманию, с каким она рассматривает вывески и таблички с названием улиц, мы понимаем, что она в этом месте впервые и, очевидно, что-то ищет.

Наконец на каком-то перекрестке Анастасия замечает полицейского и, немного поколебавшись, решительно направляется к нему, разрезая площадь по диагонали и не обращая никакого внимания на движение конных экипажей и клаксоны автомобилей.

Полицейский уже и сам делает движение ей навстречу, поскольку Анастасия по своей неопытности явно рискует попасть под колеса.

– Господин офицер, вы можете уделить мне немного своего внимания? – обращается она по-французски к полицейскому, называя его офицером; по-видимому, для Анастасии всякий человек в форме – офицер.

– К вашим услугам, мадемуазель! – Видя хорошо одетую девушку, полицейский относится к ней с должным почтением.

– Я хочу сделать одно важное заявление.

– Вот как? О чем же вы хотите заявить, мадемуазель?

– О похищении. Меня похитили!