Женщины в русском освободительном движении: от Марии Волконской до Веры Фигнер - Элеонора Александровна Павлюченко

В повести Д. Гранина "Эта странная жизнь" о замечательном ученом и человеке А. А. Любищеве есть интересные рассуждения по доводу принятого им "обычая одеваться более чем просто, игнорируя мнение окружающих". "По-моему,-рассуждал А. А. Любищев,- для ученого целесообразно держаться самого низкого уровня приличной одежды, потому что: 1) зачем конкурировать с теми, для кого хорошая одежда - предмет искреннего удовольствия; 2) в скромной одежде - большая свобода передвижения; 3) некоторое даже сознательное "юродство" неплохо: несколько ироническое отношение со стороны мещан - полезная психическая зарядка для выработки независимости от окружающих..."31

Любищев вел речь об ученых, но его последнее соображение о "независимости от окружающих" весьма соотносится с поведением нигилисток прошлого века. Хотя, без сомнения, бывал у них и эпатаж, нарочитые крайности, бравада (как, например, красная кумачовая косоворотка, видневшаяся из-под плисовой поддевки, или грязное ситцевое платье в чернильных пятнах). Но это уж никак не было правилом, скорее, исключением для женщин, по-настоящему стремившихся к новой жизни.

Независимость от окружающих обывателей вырабатывалась не только скромной одеждой, но и всем внешним обликом женщины новой формации, ее манерами и нормами поведения. Короткая стрижка взамен кос и шиньонов, требующих много времени и забот; отказ от "женских глупостей" в виде сережек, брошей и т. п., уподобляющих, по мнению нигилисток, женщин дикарям; пренебрежительное отношение к пустой светской болтовне и кокетству; посещение лекций, участие в мужских спорах и даже появление на улице интеллигентных женщин, никем не сопровождаемых,- все это вызывало насмешки, возмущение обывателей, а следовательно, вырабатывало силу воли, смелость у женщин, противостоящих толпе.

Однако характерное для женщин той эпохи стремление во всем сравняться с мужчинами, естественный протест против науки "нравиться", впитываемой с молоком матери, приводили зачастую к потере женственности, к искусственному мужеподобию. Не одна чудная коса была отрезана из принципа, изящные дамские шляпки заменялись мужскими (кстати, и потому, что были более дешевы).

Одной из "обязанностей, налагаемых верой", было просветительство. Нравственный долг каждого образованного человека - учить неграмотного. Этим занимались все-профессора, литераторы, журналисты, офицеры, ученицы школ и т. д., но главным образом - женщины. "Почти в каждую семью, захваченную духом времени, приходили учиться грамоте дети, подростки, даже взрослые из подвалов, углов, лавочек; с ними занимались члены семьи в свободное время, чаще женщины, как неслужащие, более свободные",-вспоминала Е. Н. Щепкина32. Е. Н. Водовозова. ученица К. Д. Ушинского, известный педагог и литератор, рассказывала в своих воспоминаниях, как тетка приставала к пятилетней племяннице: "Кем будешь, когда вырастешь?" "Буду учить бедных деток; они ничего не знают, а я им все расскажу",- отвечала малютка33.

Характерной чертой новых людей была вера в знания. Науки (и в первую очередь естественные), считали они,- лучшее орудие в борьбе с невежеством, предрассудками, а следовательно, и наикратчайший путь к высвобождению личности. Социальные неурядицы, экономические бедствия, разлад семейных отношений - все, по их мнению, можно быстро исправить, если за дело возьмутся умные, образованные люди...

Для того чтобы стать полезным членом общества, приносить ему посильную пользу, необходимо, прежде всего, образование. Постижение этой истины заставило женщин взяться за серьезные книги. "Русские девушки,- писала одна из них, лидер женского движения А. Н. Шабанова,- вместо романов зачитывались Д Ст. Миллем, вместо заучивания стихов для писания в альбомы засели за математику и естественные науки". Во всех случаях жизни ими руководил Спенсер, вспоминала бывшая курсистка, "семейные же несогласия всегда разрешались при его благосклонном участии". "Жизнь животных" Брема, свидетельствовала Е. Н. Водовозова, стала настольной книгой, "не читать этой книги значило подвергать себя укорам и насмешкам"36.

В большом ходу среди передовой женской молодежи в те годы были западные социалисты - Сен-Симон, Оуэн, Луи Блан, Лассаль, Прудон. "Современник", "Колокол", "Полярная звезда" и другие издания герценовской Вольной печати, "Русское слово" входили в постоянный круг чтения. Каждое новое выступление кумиров молодежи - Чернышевского, Добролюбова, Писарева - бурно обсуждалось. "В столе у меня лежит "Колокол" Искандера,- записала Е. А. Штакеншнейдер 6 октября 1857 г.,- и надо его прочитать спешно и украдкой, и возвратить. Искандер теперь властитель наших дум, предмет разговоров"37.

Статья Н. А. Добролюбова "Темное царство", по мнению современников, произвела "целый поворот общественного сознания на новый путь понятий", "перелом всех домашних отношений", стала "новым кодексом для воспитания свободных людей в свободной семье"38. Она читалась с огромным увлечением. Молодежь носилась с этой статьей как с откровением.

Самым любимым поэтом передовой демократической интеллигенции тех лет был Н. А. Некрасов - поэтический выразитель "эпохи разночинца". "Кого интересует идейное и нравственное содержание эпохи образованного разночинца,- писал Г. В. Плеханов,- тот непременно должен обратиться к поэзии Некрасова"39. Через увлечение Некрасовым прошли Софья Ковалевская, Вера Фигнер, Софья Перовская и многие их сверстницы. Одна из участниц женского движения 60- 70-х годов вспоминала о том потрясающем впечатлении, которое произвели на псе, 16-летнюю девушку, стихотворения поэта с призывом делать будничное, простое дело для пользы народа. "И с этим-то народом Некрасов впервые познакомил нас и, что самое главное, сумел заставить нас понять и полюбить всех этих Власов, школьников, Арин-солдаток, всех этих баб, замерзающих в поле, ребят, возящих дрова из лесу в шестилетнем возрасте, и, полюбив их, мы горячо привязались и к поэту, который открыл перед нами этот до тех пор почти неведомый для нас мир, и, пристрастные, как всегда бывает в юности, мы вознесли его на недосягаемую высоту"40.

"Некрасов в настоящее время кумир, бог, поэт выше Пушкина, - записала Е. А. Штакеншнейдер в дневнике 31 октября 1856 г.,- ему поклоняются и против него говорить нельзя. В сущности, подругам моим до него очень мало дела, но что он идеал неприкосновенный, это они, конечно, знают"41.

Особенно импонировал Н. А. Некрасов новым женщинам тем, что в числе первых вывел на своих страницах их образ - в лице Саши. Вера Фигнер прочла поэму в 15 лет, и она произвела на нее неизгладимое впечатление: "Над этой поэмой я думала, как еще никогда в свою 15-летнюю жизнь мне не приходилось думать. Поэма учила, как жить, к чему стремиться, согласовать слово с делом - вот чему учила поэма, требовать этого согласования от себя и от других-учила она. И это стало девизом моей жизни"42.

Поэма Некрасова о декабристках "Русские женщины" в разгар обсуждения женского вопроса была воспринята как напоминание о предтечах, имена которых впервые вошли в историю русского освободительного движения.

Особая роль в общественной жизни той поры,