Заложник - Александр Смоленский

Но «прочитав» Деда, московский эмиссар, изрядно избалованный в последние годы, не мог и предположить, сколь жестоко он ошибся на сей раз в перспективе.

– А вы знаете, Степан Ефимович, почему на самом деле убили губернатора Листова? – закусив удила, продолжил наступать он.

Дедов почувствовал, что этот малый непременно хочет доконать его. Некогда третий человек в стране откинулся на спинку стула, тут же вскочил, порывисто открыл окно в парк, снова опустился на стул:

– Что вы хотите этим сказать?

– А вы думаете, что я к вам приехал с пустяками? – вопросом на вопрос ответил Умнов. – У меня имеется достоверная информация о том, что он стал жертвой собственной болтовни. По пьяному делу он разболтал, кому явно не следует, о существовании меморандума. Причем якобы в контексте скрытой угрозы, исходящей от меморандума, нынешней власти.

– Так там же уже чуть ли не суд состоялся. То ли «рыбный». То ли «золотой» след.

– Каким вы вдруг стали наивным, Степан Ефимович! Можете продолжать верить этой версии. Только не советую. Может плохо кончиться.

Именно эта интуитивная уверенность гостя в своей правоте сумела «пробить» Дедова, который сразу как-то обмяк и посерел.

«Если не сейчас, то, пожалуй, никогда», – подумал Умнов.

– Вы понимаете, что если хотя бы на семьдесят пять процентов мои предположения верны и кто-то стал охотиться за подписантами меморандума, ваша жизнь и ломаного гроша не стоит? Ведь вы, как я понимаю ситуацию, один из ключевых подписантов, а заодно и консолидатор ряда других подписей.

– Тогда нас называли не подписантами, а гарантами, – с акцентом на последнем слове заметил губернатор, невольно заставив гостя – от ощутимой высокой себестоимости слова «гарант» – невольно призадуматься. Дескать, а так ли все просто с этим самым меморандумом?!

– Может, мы еще пройдемся по парку и двинемся к машине? – предложил Дед, – а то я от наших разговоров чуточку подустал.

Не дожидаясь ответа, он встал и надел пальто.

Гость вынужден был сделать то же самое.

– И все-таки, кто следующий? Кто, Степан Ефимович?

– Листов в этой компании оказался случайным человеком, – как бы косвенно отвечая на вопрос, заметил старик. – Дорошин тогда меня теребил, дай, мол, губернаторов, которые подпишут документ. Впрочем, не понимаю, зачем я вам все это рассказываю. Вы, судя по всему, и так в курсе.

– Я не занимался сбором подписей, – гордо возразил Умнов. – За мной была, так сказать, идеология, – не задумываясь ни на йоту, нагло соврал гость.

– А я занимался… Красноярского губернатора они позвали сами. Корнюшенко, при всей своей говнистости, смотрел в рот Уралову. Стоило предложить ему войти в состав гарантов «судьбоносного» документа, тот сразу же согласился. Но нужны были по меньшей мере еще два-три губернатора.

Листов как раз приехал в Москву вместе с Корнюшенко, ну я и предложил его кандидатуру Дорошину. Справедливости ради тот скрепя сердце согласился. Еще я предложил вызвать тогдашнего любимца Уралова – новгородца Германова. Из тех, кому можно было довериться, ближе всех был он.

Впрочем, по-моему, Дорошину было все равно. Ему во что бы то ни стало надо было отчитаться. Дело, мол, сделано. Ну, знаете, как бывает по кворуму на собрании. Уж не знаю, кто его там теребил, но он согласился с кандидатурами. Дальше все было делом техники…

Собеседники шли рядом вдоль темной аллеи тургеневской усадьбы. Фонари, обычно освещающие дорожки парка, не горели. Лунные блики нигде не пробивались сквозь густые ветви деревьев, весь окрестный пейзаж напоминал какой-то фильм ужасов, в котором режиссер намеренно выключил звук, оставив лишь шарканье шагов по асфальту.

– Как вы думаете, если все же мои сведения по поводу гибели Листова верны, то кого следующего наметили в жертву? – как можно осторожнее вновь закинул удочку гость.

Ему очень хотелось расширить список неизвестных подписантов.

– Вы меня просто пугаете, уважаемый Михаил Юрьевич. Может, действительно следующим буду я? А может, Эленский, Хохлов? Или еще кто-то. Я ведь всех не знаю. Дорошин вручал секретные контейнеры со своим экземпляром документа каждому в отдельности.

Он действительно мало что знал. Больше всего ему почему-то в память впился пароль: «Соня, принеси чай», который, по уверениям Дорошина, был способен открыть второе дно шахматной доски, где под титановой обшивкой был спрятан личный экземпляр документа. «Соня – это жена. Логично, никогда не забуду ее имя» – с улыбкой подумал тогда Дед.

Серо-черные шахматы давно пылились у него на столике в домашнем кабинете. Но Дедов, фанатично любящий шахматы, на этой доске никогда не играл, предпочитая им деревянные.

– А вдруг жертвой станет кто-то не из ваших выдвиженцев? – как умел, продолжал выведывать Умнов.

– Оставьте меня в покое, дорогой мой человек. Если хотите знать, то я вообще не понимаю, почему кого-то уже убили, а кого-то еще должны убить. Я просто не вижу ни повода, ни смысла, – словно закипающий самовар, забухтел Дедов, изображая вспыльчивость.

«Не видишь, и хрен с тобой», – подумал Умнов.

Не ведая ничего о реальном содержании меморандума, он, в отличие от собеседника, как раз догадывался, что неведомо по какой причине случился пока еще незримый, но, бесспорно, проскользнувший мимо его зоркого ока конфликт в самом котле власти. А меморандум неожиданно для всех стал фитилем к нему.

«С другой стороны, если даже такой опытный чиновник, как Дедов, говорит, что время меморандума еще не пришло, значит, действительно зримых пружин конфликта нет», – рассудил Умнов.

Простившись с губернатором и садясь в свою машину, у которой все это время был установлен пост местной автоинспекции, он поймал себя на мысли, что доволен поездкой. Что-то веское все же попало в его сети. Причем не только реальные имена. Что-то еще. И это «еще» предстоит серьезно осмыслить. И обязательно подключить этого вредного аналитика из ФСБ. Кажется, Мацкевич его фамилия…

Проводив столичного гостя и вернувшись домой, Степан Ефимович еще долго не мог заснуть. Смотреть телевизор – лучшее занятие стареющих мужчин, страдающих бессонницей, – на сей раз совсем не хотелось. Он долго еще ворочался в постели, пил теплое молоко, которое после смерти жены заботливо ставила на тумбочку домработница. Но сон никак не шел. Степан Ефимович поймал себя на мысли, что практически три года вообще не вспоминал поразившую его еще в 1999 году странную историю – сначала с сочинительством, затем с подписанием и, наконец, с конспирацией вокруг меморандума.

«Кстати, хорошо, что я не назвал ему еще ряд имен людей, ставших гарантами меморандума. Того же олигарха Духона и бывшего министра внутренних дел. Или Хохлова все-таки назвал? Тьфу ты. Вот он, склероз. Так назвал или не назвал? По-моему, все же назвал, когда Умнов погнал пургу по поводу возможной очередной жертвы. Я тогда еще подумал, имея в виду Хохлова: как он, с его возможностями, мог допустить?..