Шалость: сборник рассказов о любви - Анна Рожкова

– Николай, (надо же, приятно, а то деревенские-то всё Колька, да Колька) тебе в город надо ехать, поступать. Нельзя такой талант в землю закапывать.

– Спасибо, Татьяна Петровна, я подумаю, – а сам уже решил: «Какой там поступать – хозяйство, да и мать на кого оставить?»

Но Татьяна Петровна нашим разговором не ограничилась. Пригласила к себе мать. Уж не знаю, о чем они там беседовали, но вышла мама от учительницы – мрачнее тучи. Всю дорогу до дома ни слова не проронила. Посмотрит только на меня пристально – и отвернется. Два дня молчала, а на третий выдала:

– Сынок, поступать тебе надо. Я уже родственникам в Москву написала. Они помогут. Ты определись, к чему душа лежит, да готовиться начинай.

Я обомлел. Даже нож из рук выпустил (после школы картошку чистил).

– Мам, да ты чего? Как я тебя одну-то оставлю? Да и деньжищи где такие взять?

– Нечего за мою юбку цепляться, выдюжу, и деньги найдем, – сказала, как отрезала.

На этом разговор был окончен. Не привыкшие мы долгие разговоры вести. Мать у меня вообще молчаливая и строгая, жизнь закалила. Только после потери кормильца я за главного стал. Мама стала ко мне относиться иначе: ни ругала, ни пеняла, как раньше, только обронит: «Ты уже большой, тебе видней». И ни в чем на меня не давила, с институтом первый раз настояла.

Передо мной словно дверь в другой мир приоткрылась. Я в Туапсе-то от силы пару раз был. А тут – Москва – столица. Рассеянный стал, грезил и во сне и наяву. Куда пойти? Что выбрать?

Так за раздумьями нагрянуло лето. Мое любимое время года. Тепло, ребята к родственникам из города приезжают. Каникулы, раздолье. День длинный, с хозяйством управишься, можно на велике погонять, на речку смотаться, а то и в город выбраться. К середине лета я со специальностью определился, с ребятами приезжими посоветовался. Некоторые из них уже студентами были. В общем, решил поступать на «компьютеры». Специальность называется: «Программирование в компьютерных системах». О, как! Что такое компьютеры и с чем их едят, я и не знал-то толком. Но направление – новое, перспективное. Институт выбрал. Не то, чтобы самый продвинутый, но и не самый захудалый. Все-таки свои шансы оценивать реально надо. Мать через родственников узнала вступительные испытания. И понеслось. В свободное от работы время начал я грызть гранит науки. Понимал, что шанс у меня – только один. Не поступлю – в армию заберут. Мать так и так без помощи останется, так еще и пользы никакой. Потерянное время. К подготовке отнесся со всей серьезностью, даже на речку с учебниками ходил. Сяду на берегу, спиной ствол дерева подопру и зубрю, зубрю. Ребята обижаться стали.

– Колян, ну, чё ты, друзей совсем забросил?

– Некогда мне, пацаны, готовлюсь, – отмахивался я и учил, учил, примеры решал, как одержимый, аж ночами они мне сниться стали.

И вот в один из дней сел я, значит, на свое привычное место у реки, прохладно, вода журчит, мысли упорядочивает, раскрыл учебник, как вдруг:

– Привет, Коля, – голос тихий, приятный, вторит шуму реки.

– А, Настюха, привет, – осклабился я в ответ на ее легкую улыбку.

Настя в Туапсе жила. А на лето ее родители к нам в деревню «ссылали», как она сама говорила. На три года младше меня, сопля, в общем. Мы с ребятами с мелюзгой не водились. Поэтому я Настю едва знал.

– Готовишься?

– Ну да, вот поступать решил.

– И куда? – поинтересовалась она.

– В Москву, – с гордостью произнес я.

И когда она успела так вымахать? Еще прошлым летом бегала по деревне с ободранными коленками. А тут прям девушка, в платье голубое вырядилась. А ей идет. К голубым глазам подходит. И к волосам цвета спелой пшеницы. Я с удивлением разглядывал Настину ладную фигурку, приятные глазу округлости, изящные кисти рук. Вся она такая плавная, томная, неторопливая, как текущая у ног речка. Заметив мой изучающий взгляд, девушка вспыхнула, отвела глаза. И мне сразу неловко стало. «Чё вылупился, чурбан неотесанный?»

– Ты, Коленька, готовься, я отвлекать не буду.

– Да ты не отвлекаешь, – но она уже исчезла, так же незаметно, как появилась. Даже веточка под ногами не хрустнула.

А вечером мать за чаем обронила:

– Настя к Любке приехала, – и смотрит так пристально, как я на Настю недавно.

– Угу, – буркнул я, уставившись в чашку с чаем.

– Ты бы пригляделся. Девка-то скромная, работящая, хорошей женой будет. Да и по тебе какой год сохнет, – сказала мать, моя посуду.

Сохнет? По мне? В памяти всплыло милое лицо в обрамлении светлых волос, наивные глаза цвета неба, голубой сарафан, ластящийся к тоненькой фигурке. И жарко без чая стало. С девчонками у меня дальше дерганий за косичку, да поцелуя одноклассницы в щечку на день рождения дело не шло. Стеснялся я их. Краснел, заикался, робел, пытался спрятать свои огрубевшие от постоянной работы руки.

На следующий день я уже ждал ее появления. Начну учить, а потом вспомню ее «Коленька» и все из головы вылетает. Пришла. Стали мы каждый день видеться, болтать. И общие темы у нас нашлись, и интересы. Кажется я, как говорили у нас в школе, «втрескался». Ждал каждой встречи, а потом всю ночь ворочался, каждое сказанное ей слово перебирал, словно драгоценности какие. Так и лето пролетело. Назавтра Наське в город возвращаться, занятия через неделю начинаются.

– Ну, прощай, Коленька, я тут тебе адрес чиркнула. Пиши, если что, – протянула мне учебник с накарябанным на первой странице адресом.

– Угу, – я и так-то не мастак разговоры разговаривать, а тут комок в горле вообще дара речи лишил. Отвел от ее лица глаза, чтобы не видеть. Так легче. Взял протянутый учебник. А Настенька на цыпочки встала, хотела поцеловать на прощание. Тут уж я не растерялся. Она хотела отстраниться, да я не дал. Обхватил руками, впился в губы. До темна оторваться друг от друга не могли. Настю проводил и долго у калитки стоял, смотрел на ее освещенное окно. Домой летел, как на крыльях, громко пел, что-то выкрикивал, щеки горели, кровь бурлила. Какой уж там сон? Утром Наська уехала, увезя с собой мой покой.

Спустя неделю начались занятия в школе, ребята вернулись вытянувшиеся, загорелые. Взахлеб о каникулах рассказывали. Кто на море ездил, кто в другой город, а одна наша одноклассница аж в самой Турции побывала. Мы ее слушали, открыв рот. Вот это да! В общем, жизнь вошла в колею. Настеньку я и не думал забывать, но успокоился немного. Писал ей исправно, рассказывал свои впечатления от учебы, о Турции. Она отвечала.

Так пролетел год. Я готовился к отъезду, волновался ужасно. Мать Зорьку продала. Никогда не видел ее плачущей, а тут прижалась к коровьей морде щекой и разревелась, хотя отдавала-то в соседнюю деревню:

– Ну, Зоренька, кормилица наша, прощай.

На деньги с продажи справили мне в Туапсе куртку новую теплую, ботинки, пару рубашек, да билет на поезд.

Встал затемно, волновался, ждал, когда к Москве подъезжать будем. Стоял, прижавшись носом к стеклу в тамбуре.