Грехи отцов - Сергей Зверев

– Тогда в армию пойдешь. Выбирай.

И пойду, подумал Егор, тоже мне, напугали. Павлов же служил, и ничего, живой, и новый компаньон отца, некто Сивов, что появился с полгода назад. Вел себя тихо, больше слушал, чем говорил, Павлов его недолюбливал, что тщательно скрывал, а вот отец, наоборот прислушивался. С его подачи Черкашин с простого крышевания мелких и средней руки лавочников перешел на оказание коллекторских услуг. Выбивал долги, проще говоря, за умеренный процент, на чем хорошо поднялся, и не только сам, но и тот же Сивов, пересевший с убитой «девятки» на новенький «Паджеро».

И Федерат тоже служил, и тоже жив-здоров остался. Егор видел его еще несколько раз, когда тот привозил отца домой и первым из двух охранников входил в подъезд, провожал до квартиры. Отец же на все аргументы Егора плевать хотел, о чем и заявил:

– Сделаешь, как я скажу, или на себя пеняй.

Сам он родом из небольшого поселка, высшего образования не получил, как сам говорил, по ряду причин, и Егору предстояло ликвидировать этот пробел. «Экзамены завалю», – мстительно подумал он и несколько дней успешно делал вид, что покорился родительской воле. А потом грянул последний звонок.

По традиции отмечали это дело в местном ДК, отмечали пышно, с оркестром, цветами, шарами и слезами. Погода не подкачала, солнце шпарило с утра, облака разогнало легким ветром, и тот отрывался на белых бантах и подолах школьных платьев. Зал был переполнен – пришли родители выпускников, родственники, друзья-приятели как старшие, так и вовсе мелкие, толпа веселилась, народ с балконов перекрикивался с первыми рядами, взволнованная директор зачитала торжественную речь и быстро пропала с глаз долой. Потом песни, самодеятельность, потом все оказались на улице, и тут оркестр вдруг грянул вальс. «Когда уйдем со школьного двора…» – понеслось над головами, мать Егора неожиданно прослезилась, отец приобнял ее за плечи и толкнул Егора к центру площади:

– Иди, потанцуй. Пригласи кого-нибудь, не стой столбом.

Сам-то он давно бы развернулся, но рядом была мать, Павлов и еще несколько человек из «сотрудников» – Егор помнил их по болоту. Они-то как раз невозбранно глазели по сторонам, но у охранников работа такая, а вот отец старательно держал себя в руках, украдкой разглядывая до невозможности похорошевших одноклассниц Егора. Те точно за один день стали старше, раскованнее, громко смеялись и смотрели на парней уже без робости, а с вызовом, что ли, и от этих взглядов кружилась голова, а под ложечкой что-то сладко сжималось. Свобода – вот она, уже близко, еще каких-то десять дней…

– Иди, – снова толкнул Егора отец и вдруг замер, сжал сыну плечо. Тот завертел головой, недоумевая, Павлов подошел ближе, закрыл Егору обзор, подтянулись «сотрудники», и тут Егор увидел Влада. В потрясающем светло-сером костюме, волосы зачесаны назад, глаза блестят, он, чуть ссутулившись, шел рядом с полноватым подвижным мужиком, седым и плотным, с прищуренными глазами. За ним топали еще двое серьезных ребят в спортивных костюмах и лакированных ботинках, глазели то по сторонам, то на хозяина. Тот шел чуть вразвалочку и все теребил в коротких пальцах золотую пуговицу малинового пиджака, надетого поверх белоснежной рубашки. Чувствовал себя мужик неловко, он явно привык к другой одежке, но тут вырядился зачем-то, как на праздник. И тут дошло – праздник и есть, это ж отец Влада, Егор и не сразу узнал его в этом наряде.

Ореховы подошли, старший стрельнул глазами туда-сюда, мигом срисовал и Павлова, и охрану, улыбнулся хитро и протянул Черкашину-старшему руку.

– С праздничком, – проговорил он, и отец кивнул, пожал толстую ореховскую лапу и аккуратно освободился от захвата.

– Да уж, дождались, – поддержал он светскую беседу, – вот и выросли детки…

– Ага, – хохотнул тот, – маленькие детки – маленькие бедки, как говорится. Мой-то, – он хлопнул Влада по спине, – что удумал. Не пойду, говорит, в университет, а в нефтегазовый…

– Институт нефти и газа, – поправил отца Влад, – это более перспективно, чем…

– Колбасой торговать всегда перспективно, – рыкнул его папаша, – всегда сыт будешь, а нефть на хлеб не намажешь…

Тут толпа восторженно загудела, раздались хлопки, перешедшие в овацию, все обернулись: в центре площади образовался большой круг, и по краю в вальсе кружилась пара: Катька Сосновская в белом фартуке поверх школьного платья с роскошной пышной юбкой, в белых бантах, туфлях на каблуках. А вел ее преподаватель литературы, Лагутин, нестарый еще мужик с седой «чеховской» бородкой. Он уверенно поддерживал партнершу, они красиво кружились на площади, Катькины волосы и ленты трепал ветер.

– Красиво как… – мать Егора снова всхлипнула, – господи, какие они уже большие…

Она обняла Егора, а тот загляделся на Катьку и люто жалел, что в первом классе забил на кружок танцев, куда силком водила его мать. Он был один тогда среди десятка девчонок, выдержал три месяца и уперся – не пойду, хоть режьте. Мать сдалась, а ведь верно тогда говорила – в жизни все пригодится. Вот сейчас бы и пригодилось, и он мог кружить Катьку по площади на глазах у восхищенной толпы. Она-то где, интересно, научилась, ведь не видел он ее в том кружке…

– Здорово, – сказал оказавшийся рядом Влад, – я вот не умею.

– И я… – Слова Егора заглушили финальные аккорды вальса, а Орехов-старший даже глаза прикрыл, странно взмахнул руками, точно собирался зааплодировать. И вдруг повалился наземь, падал неловко, боком, рухнул шумно, грузно, Влад оторопел, кинулся к отцу. Отголоски вальса еще кружились над площадью, Катька посылала всем воздушные поцелуи, Лагутин деликатно держал ее под локоток, а Орехов вдруг странно выгнулся над асфальтом, повернулся, и Егор увидел кровь. Темная медленная струйка лилась, показалось, из правого глаза, но нет – дыра находилась точно под ним, на одной линии со зрачком. А над виском еще одна, наискосок от первой, седые волосы Орехова потемнели. Он смотрел Егору в глаза, скалил зубы и вдруг шумно выдохнул, изо рта у него плеснуло кровью.

Влад, как сомнамбула, шагнул к отцу, рядом громоздились ребята в спортивках, таращились то на умиравшего хозяина, то друг на друга. Егора рванули за локти, швырнули назад, отец едва успел подхватить его.

– С дороги! – Павлов подлетел к Орехову, нагнулся, приподнял ему голову и шарахнулся назад.

– Снайпер! – разобрал Егор. – Валим, быстро! Валим, кому говорю!

Тут стало очень тихо и пусто, как недавно в центре площади, люди пятились, сшибая друг друга, но никто не орал, не визжал, все торопились поскорее убраться прочь. Все, кроме Влада – он стоял на коленях рядом с отцом, наклонился над ним, потом заозирался по сторонам. Охранники шарахались из стороны в сторону, глядели то вверх, на крышу и балконы дома напротив, то кидались к убитому. Влад увидел Егора, крикнул что-то, и тот не выдержал, рванулся туда.

– Стоять, – Павлов был начеку, толкнул Егора в грудь, – куда собрался? Жить надоело? Это ж спец стрелял, с первого же выстрела насмерть! Ты рядом лечь хочешь?

Он не говорил – рычал сквозь зубы, наступал на Егора, оттеснял к подкатившим машинам, в одной Егор заметил мать, но машина быстро умчалась. Отец торопился обратно, летел, обгоняя охрану, и Егор врезал Павлову ногой по голени, да так, что тот охнул и пошатнулся, обошел отцовского зама по дуге и едва не заорал от боли. Павлов успел перехватить его, вывернул Егору руку в болевом приеме и швырнул в объятия отца.