Голос призрака - Виктория Холт

Они сговорились о проезде с хозяином суденышка, которое держало курс к фландрскому побережью, и к тому времени, как Дикон получил письмо, уже, должно быть, высадились на берег.

Наше домашнее хозяйство пришло в упадок. Дикон злился, а моя мать погрузилась в уныние. Хотя она никогда не была так близка с Шарло, как со мной, и они значительно отдалились друг от друга с тех пор, как она вышла замуж за Дикона, он был ее сыном, и за последующие недели я поняла, насколько расстроило ее его бегство. Она знала, что Шарло в действительности никогда не хотел жить в Англии, и она чувствовала определенную вину, потому что понимала, какое разочарование он должен был испытывать. Он приехал сюда на время, как все мы, и его злило, что его принудили остаться в Англии. Я часто слышала, как он говорил, что хотел бы вернуться назад, и на этот раз вместе с матерью. Он никогда бы не покинул Франции, если бы мог. Он должен был остаться, чтобы сражаться. Дэвид сказал:

— Тебе не пришлось бы долго сражаться. Ты стал бы еще одним в длинной очереди на гильотину.

Теперь все вспомнили эти разговоры, и не только это. Прогулки верхом потеряли свой интерес. Не было никакой надежды, что Джонатан присоединится ко мне. Он уехал. Что если он никогда не вернется?

Моя мать горевала втайне от других: она не хотела еще больше расстраивать Дикона. Спустя некоторое время он перестал выказывать глубокое страдание, хотя Джонатан, его сын, уехал и подвергался такой опасности, которую трудно представить тому, кто ее не испытал. Думаю, Дикон не был чересчур сентиментален по отношению к кому-либо из своих сыновей; но они были его наследниками, и, подобно большинству мужчин, он хотел сыновей. Мне было интересно, допускает ли он такую возможность, что Джонатан не вернется. Возможно, он утешал себя тем, что у него еще есть Дэвид.

В течение первых недель мы ждали их. Я поднималась на самый верх дома и смотрела на дорогу, а иногда моя мать присоединялась ко мне. Потом она брала меня за руку, и я знала, что она опять видит себя на ратуше и толпу внизу. Такие переживания никогда не забываются, и в такие времена, как сейчас, естественно, они становятся более отчетливыми.

Однажды она потеряла самообладание и закричала:

— Эта ужасная революция! Чего хорошего она может дать в сравнении с тем злом, которое она нанесла! Мой отец потерял единственного сына. Только подумайте об этом! Однажды он ушел и вернулся только тогда, когда отец умер. Ты не знала его, Клодина.

Я сжала ее руку, потом поцеловала ее.

— Благодарю Бога за то, что есть у меня ты, — сказала она.

— Я всегда буду рядом с тобой.

— Благословляю тебя, дорогое дитя! Верю, что ты так и сделаешь.

Я сделала бы все, что угодно, в тот момент, чтобы успокоить ее.

Думаю, больше всего Дикон испытывал злость. Он никогда не любил Шарло, и я уверена, что он почти не думал о его исчезновении. Он был зол, потому что это расстраивало мою мать.

Сабрина заболела. Я уверена, что это случилось из-за переживаний, и на время это отвлекло наши мысли от того, что могло случиться с ними во Франции.

Я часто сидела и читала вслух, это ей нравилось. Да и она много рассказывала о прошлом. Какой счастливой девушкой она была! Ее всегда любили… Я многое узнала о ее детстве, что заставило меня посмотреть на нее по-другому.

Она поведала мне, как однажды в детстве ей запретили кататься на коньках по замерзшему пруду, потому что стояла оттепель. Она не послушалась и провалилась в воду. Спасла ее мать, но простудилась, что и сократило ее жизнь. Отец никогда не простил ее. Это омрачило всю ее жизнь. Только моя прабабушка, Кларисса, приходящаяся ей кузиной, понимала ее. А потом она вышла замуж за человека, которого любила Кларисса.

Я смотрела на ее хрупкое тело, белые волосы и ее увядшие, но еще дивные черты и видела, что ее всю жизнь тяготило чувство вины. Она делила Дикона с Клариссой, и они находили утешение в сыне человека, которого они обе любили.

То, что происходит с нами в юности, оказывает влияние на формирование наших характеров. Дикон был надменный, агрессивный и считал, что унаследовал землю по праву. Что ж, эти две обожающие его женщины помогли ему стать таким. А Шарло… он воспитывался во Франции. Это была его страна, и ему никогда не оторваться от нее.

Я молилась о том, чтобы его никогда не схватили те, кто совершил революцию. Это означало для него мучительную смерть. Луи-Шарль всегда бы кем-то вроде мученика. А Джонатан? Нет, я не могу вообразить, чтобы кто-нибудь был лучше Джонатана. Он был похож на Дикона, и я подсознательно чувствовала, что с ним ничего не случится. Я поддерживала в себе эту веру, потому что она ободряла меня.

Я проводила много времени с Дэвидом, благо затрагивать эту животрепещущую тему с ним было намного легче, чем с моей матерью.

— Я боюсь за них… Как бы я хотела, чтобы они вернулись домой, сказала я.

— Джонатан вернется, вот увидишь, но о Шарло и Луи-Шарле сказать ничего не могу.

Шарло долго готовился к этому, и взял Луи-Шарля с собой.

Для Джонатана это новое приключение. Однако, думаю, что оно ему скоро наскучит.

Он потеряет свой энтузиазм довольно быстро.

Поездку в Лондон, обещанную к моему дню рождения, отложили. Ни у кого не было настроения для увеселительных прогулок.

— Возможно, — трогательно говорила моя мать, — когда они вернутся, мы сможем поехать туда все вместе.

Дикон тем не менее отправился в Лондон, и моя мать присоединилась к нему. «Не так ли, — подумала я, — пренебрег и Джонатан своими делами и домом?»

Когда первое потрясение прошло, дни потекли быстрее. Для меня они в основном состояли из ежедневных уроков. Я говорила по-английски достаточно свободно, что удовлетворяло даже Дикона, и слабый французский акцент проявлялся крайне редко.

Дэвид часто читал мне отрывки из книг, которые интересовали меня, и я знала, что увлекало его. Ему нравилось кататься со мной верхом вокруг поместья, и во время этих прогулок я познакомилась с некоторыми ближайшими арендаторами. Меня интересовали состояние коттеджей и молодые пары, имеющие детей. Дэвид был доволен и часто говорил о том, какой популярностью я пользуюсь у этих людей. Он говорил, что, когда меня не было с ним, они спрашивали обо мне.

— Однажды один из них сказал: «Она похожа на нас — госпожа Клодина. Никто никогда не подумает, что она иная».

— Похоже, они простили, что у меня отец — француз.

— Это большая уступка, уверяю тебя, — сказал Дэвид.

— Почему люди так ограниченны?

— Потому что их кругозор такой же узкий, как и ум.

— Шарло был похож на них.

Я хотела бы никогда не говорить этого. Мы всегда старались избегать любого упоминания о том, что случилось.