Темный инквизитор для светлой академии - Алиса Ганова

— Пришел помогать Мьель, — пояснил старшекурснику, одетому в вольную одежду, удобную для хозяйственных работ. — Она ждет меня.

— Тогда пойдем.

Следуя за ним, пытался понять: сколько ему сезонов.

— Я в родителей, — вдруг, не оборачиваясь, пояснил он.

— А! — протянул я, выдав свой интерес. — Прости. Наверно, надоело отвечать на подобные вопросы.

— Привык.

— А как тебя зовут?

— Магистр Севоок.

— Ой! — смутился я, попав впросак. — Простите!

— Иди в тот павильон, — он махнул рукой на самый дальний. — Мьель объяснит, что делать, и можете вновь начинать состязание…

— Ты как? — стоило мне войти в павильон, спросила она сочувственно вместо приветствия, — Только и говорят, как Хорант тебя толкнул.

— Живой! — отмахнулся, не желая вызывать к себе жалость. Но имя обидчика запомнил…

Наученный горьким опытом, в этот раз закончил прополку загодя, добирался до комнаты людными местами и смотрел в оба, поэтому обошлось без приключений.

Завтра, в шестой день, студиозам предстояла самостоятельная работа. Перед сном я полистал учебники, просмотрел, какие главы требуют дополнительного ознакомления, и заснул, чтобы прямо с утра отправиться в библиотеку.

Однако день сразу пошел не так.

Едва зашел в библиотеку, мусье Пакет сообщил, что меня желает видеть декан Ферендель. Но я решил: сначала позанимаюсь и лишь потом пойду к нему. Я не рассиживался, работал быстро и сосредоточенно, однако время летело неумолимо быстро.

«Вот сейчас… Сейчас, дочитаю эту главу, выпишу, быстренько перекушу и сразу к декану», — думал.

Однако его терпение закончилось раньше, чем я закончил.

— Вопет! — дюжий подзатыльник отвесил крепко сбитый незнакомый студиоз. — Декан тебя с утра ждет.

Совсем оборзел?

— О времени не было сказано! — огрызнулся я и увернулся от пятерни старшекурсника.

— Пошли.

Следуя за ним, я раздумывал, чем обернется новая встреча. И что-то подсказывало, что теперь ничем хорошим.

… Магистр, он же декан, встретил меня подозрительно тихо.

— День добрый, — храбрился я, стараясь говорить спокойно и уверенно. Но поджатые губы Ференделя и палец, постукивающий по столешнице, явственно говорили о его нервном душевном состоянии. Я подошел ближе и встал перед большим письменным столом. Как в прошлый раз, мне сесть не предложили.

После давящей паузы магистр Ферендель сочащимся медом и ядом голосом поинтересовался:

— Мальчик мой, я могу тобой гордиться! Заводишь новые нужные знакомства, которые тебе скоро очень пригодятся!

Я непонимающе захлопал ресницами.

— А напускная наивность, гордый взгляд?! — глазки декана недобро сощурились. — Хочешь пирожное?

— Благодарю, магистр Ферендель, я не голоден.

— Правда? — зло хмыкнул он. — Ох, как переменился! Наверно, и помощь моя больше не нужна? Думаешь, учиться легко? Справишься сам?! — Нервничая, мужчина выскочил из-за стола. Сцепив руки за спиной, подошел ко мне и со злостью, вкрадчиво спросил: — А жрать-то на что будешь?

Внезапно узнавать о трудностях, которые предстоит решать самому, всегда тревожно. Но магистр вдобавок откровенно давил и попрекал. Если бы я что-нибудь помнил из прошлого — вел бы себя по-другому, однако пока помнил лишь попытки куратора подавить, сломать и сделать послушным.

— Что вы от меня хотите? — собравшись, спросил дрожащим голосом, но не пугливо.

— О, вот как заговорил! — Ферендель неожиданно вцепился в мое ухо и грубо потянул. Я охнул, и он намеренно дернул сильнее, с явной острасткой.

— Пустите! — закричал я.

— Тогда умолял, в ногах валялся, уговаривая оставить. А ныне вон как запел! Выгоню вон, взашей! В поучение остальным!

— А-ай! — я вцепился ногтями в его белую, пухлую руку. Ферендель взвыл и отвесил пинок, а я в ответ с силой наступил ему на ногу. Получилось скорее случайно, но декан впал в бешенство. — Вон! Вон, сопляк!

Из кабинета, академии! Вон с глаз моих! — И, подтащив за ухо к двери, грубо вытолкнул и громко, даже оглушительно захлопнул дверь.

Ухо горело и ломило. Было больно, обидно. Но под пристальными взглядами студиозов, проходивших по коридору и ставших свидетелями ругани, смог немного сдержать набегавшие слезы и бросился бежать.

Когда прибежал в комнату — заперся. Долго плакал, раздумывая, как поступить. Вернуться и унизительно просить прощения? Гордо уехать, не зная куда и к кому? Или же сделать что-то еще…?

Выплакав все слезы, заснул. А вечером сильно заболела голова.

Если бы не забота мадам Пуасси, я бы и зяб один в комнате до первого дня седмицы. Однако она почувствовала неладное, постучала, и когда открыл дверь, поняла, что у меня жар…

— Да, не думала, что буду ходить к Вопету лично в комнату и заботиться о его выздоровлении, — голос целительницы я узнал бы из множества других.

— Я, мадам, тоже не думала, что буду волноваться. Однако стало жаль мальца. Когда он посмотрит — жалость накатывает. Эх, беспутный мальчишка, — всхлипнула комендант. — Вы ведь не вернете ему память?

— Нет. Потому что не в моих силах. Не знаю почему, но даже я не могу этого сделать. Чему только рада.

— И я мадам. Зато Сершель рассказывал, как Крыс примчался к магистру инквизитору и. вцепившись в полу его плаща, умолял найти тех, что лишил Сидерика памяти.

— И что?

— Не знаю. Магистр Митар обещал разобраться. Но, когда приходил, так странно усмехался, что сдается мне, такой Вопет и ему приглянулся. Вот и распирает меня любопытство, что с мальчонкой стало.

Разбойники, покарай их Видящий, бедная Ивет, пропажа памяти. Страшно подумать, что еще будет…

Зная, что рядом мадам Лужо, страх отпустил меня, и я крепко заснул.

Когда в шестой день в дверь бесцеремонно вломился Ферендель и, истерично визжа, потребовал разыскать мерзавцев, лишивших студиоза памяти, у Митара пропали последние сомнения, что Вопет действительно переменился.

— … Позвал его вчера вечером… — тяжело дыша, рассказывал декан погодников. — Обычно прибегал по первому зову, а тут ночь проходит — нет его. Обед заканчивается — нет. Послал студиоза. Пришел Вопет и смотрит, будто ничего не понимает. Я ведь еще надеялся, что он меня из-за пакостного характера пытается вывести из себя. Предложил «Вельенские» пирожные, его любимые, с глазурью и марципаном — всегда безотказное средство. А тут он чеканит, что не голоден. Я его за ухо: проверить — выдаст себя или нет? Обычно, когда злится, шипит, обещает припомнить и отомстить. Или потоками воздуха листы со стола сбивает. А вместо этого как завизжит, когтями в руку вцепится. Я не ожидал, отвесил ему… воспитательный подзатыльник. А он мне по ноге… в отместку.