Ромео во тьме - Элеонора Хитарова

Пока Ромео жадно глотал дым своей сигареты, Мистер Роуд неспешно бродил между столов аудитории, перелистывая бумаги Ромео, пуская изо рта витиеватые клубы сизого сигарного дыма. Он прочитывал страницу за страницей, пускал кольцо за кольцом и все бормотал про себя: «Вот это потенциал. Потенциал! Фанастика. Просто фантастика!» Ромео не слушал его бормотание: перед его глазами вновь и вновь возникали недостижимые глаза цвета редкого янтаря. Ему было неважно, что скажет мистер Роуд по поводу его стихов. В общем-то, он и не собирался давать их кому-то читать. Просто, мистер Орландо Роуд был так авторитетен, так почитаем, так уважаем и так обожаем, что Ромео всегда отдавал ему свои опусы на растерзание. Как и сегодня. И будь, что будет! И не стоит даже думать об этом.

– Ромео! – Мистер Роуд произнес его имя как-то так высоко и нервно, что Ромео в миг забыл, о чем думал до этого и торопливо вытащил почти докуренную сигарету изо рта.

– Да, мистер Роуд? !

– Ты можешь оставить мне эти бумаги на день-другой?

– Конечно, мистер Роуд. Я оставлю, если надо. А зачем?

– Да, видишь ли, хочу показать это кое-кому еще.

– А стоит ли, мистер Роуд?

– Вот и посмотрим. Здесь, конечно, полно стилистических недоразумений…..– он снова заскользил глазами по бумаге, -…но это так тонко…так тонко…

– Что-что? Тонко? – щеки Ромео запылали от волнения. – Что?

Но Орландо Роуд ничего не ответил. Он был все еще погружен в чтение.

«Неужели и стихотворство у меня получится?» – недоуменно подумал Ромео. Говоря совсем откровенно, он был совершенно уверен, что та толстая пачка являла собой просто измаранную бессонной ночью бумагу, и ничего больше. В этом он собирался удостовериться, когда отдавал свои рифмы педагогу. Подобное внимание мистера Роуда к его писанине показалось ему странным. Обескураживающим. И очень волнующим.

5.

Ромео и не заметил, как пронеслись несколько часов занятий, несколько перерывов между ними. Он почти не слышал, что ему говорили, невпопад отвечал, если у него что-то спрашивали. Лишь только было позволено покинуть аудиторию с последней лекции, Ромео вылетел пулей и понесся к театру-шатру.

По сцене вяло бродили несколько студентов, повторяя реплики и пробуя голос. Люциус сидел в зале. Он что-то торопливо писал, то и дело останавливался, устремлял взгляд в потолок, опять начинал писать. Он и не заметил, как Ромео подошел к нему вплотную и через плечо заглянул в его записи. Люс от неожиданности подпрыгнул и сунул блокнот под себя.

– О! Это ты!

– Что там у тебя?

– Не покажу!

– Это личное и, вообще, еще не закончено?

– Да-да! Именно так!

Ромео с пониманием кивнул и сел рядом с другом. Некоторое время они наблюдали за актерами на сцене. Потом Ромео сказал:

–Тебя не было на занятиях…

– Да. – Люс грустно понурился.

Ромео посмотрел на него с немым вопросом.

– Я был на прослушивании. Они искали солиста в рок-группу.

– И?

Люциус отрицательно покачал головой:

– Им нужен брюнет… и, потом, шрам.

– Им что, не подошел твой шрам?!

– Вроде того. Слишком уродливый, сказали они. Они хотят красавчика.

Ромео с досадой цыкнул.

– Вот уроды! Ладно, Люс, не думай об этом. Подумаешь, какие-то там несчастные рокеры что-то сказали! Ты знаешь, что твой шрам совсем не уродливый. Спроси у любой девчонки. Меня бы, кстати, тоже не взяли. Меня вообще в рок-группу никогда не возьмут!

Люциус посмотрел на ангельское лицо Ромео и невольно засмеялся:

– Точно, тебя никогда не возьмут!

– А я виделся с Роудом…

– Да? И что?

– Я…– он хотел рассказать про стихи. Но Люциусу, наверное, обидно было бы сейчас слушать о его успехах, поэтому он сказал о другом: – Он спрашивал, как идет подготовка спектакля. Я отчитался за нас. Все супер! Так что, пожалуй, начнем репетировать? Начнем! – Ромео захлопал в ладоши, привлекая к себе всеобщее внимание. Студенты засуетились, занимая позиции на сцене и повторяя свои реплики. Ромео забегал между ними, раздавая ценные указания.

В шатер вошла Лайза. Ромео остановился на полуслове. У него похолодело внутри. Он нервно сглотнул. Люс заметил его замешательство и иронично ухмыльнулся. Лайза остановилась в дверях, окинула всех строгим взглядом, скользнула глазами сквозь Ромео и прошла на сцену, ни с кем не здороваясь. Люциус ущипнул друга за руку и прошептал: «Так тебе и надо!»

Эта репетиция была, пожалуй, самой тяжелой. Лайза вела себя вызывающе высокомерно и ставила под сомнение авторитет постановщика. За два часа Ромео совсем измотался. Последней каплей стало ее заявление на сцене, прямо посреди диалога:

«Я пойду, попью воды!»

Все застыли, удивленно глядя на нее.

Ромео не стал скрывать раздражения. Он огляделся, как бы спрашивая разрешения у всех присутствующих на следующие, четко произнесенные спокойным голосом, слова:

«Дорогая Лайза, если ты очень красивая, то это не значит, что можно доставать всех вокруг. Если ты хочешь быть актрисой, то должна выполнять то, что велит режиссер! Режиссер сейчас я, каким бы паршивым я ни был! Так что, будь добра, вернись на свою позицию и доиграй сцену до конца».

Господи, разве же это ему советовал Роуд? Но как же Ромео надоело угождать всем на свете!

Лайза смерила его презрительным взглядом, и, хотя глаза ей и обожгли злые слезы, она сказала:

«Люциус О’Кайно, попроси этого жалкого коротышку не указывать мне, что делать. Если ему так нравится командовать, пускай идет домой и покомандует своей мамочкой. Уж в ее красоте никто не усомнится!»

Это был грязный ход. Кровь ударила Ромео в голову. Он побагровел и, с трудом справившись с собой, выбежал из театра.

Только третья сигарета подряд слегка успокоила его вдруг подкатившей тошнотой.

«А, может, я действительно ничтожный коротышка?…Пацан с эдиповым комплексом. Оторванный от реальности идиот…Лайза совсем не при чем. Дело, наверное, во мне…Господи, что же это такое…» – Он выдернул руку изо рта. Он и не заметил, как сгрыз ноготь на указательном пальце до крови.

– Пойдем, парень! – На плечо его опустилась рука Люциуса. – Уже восьмой час. Пойдем-ка, выпьем какого-нибудь пива. Подснимем пару молоденьких курочек! На кой фиг тебе сдалась эта старая кобыла, чтобы так из-за нее психовать?

Ромео ничего не ответил, безучастно последовал за ним. Он шел за другом покорный как собачка на поводке. Он все-таки поверил в свое предназначение угождать всем, ведь его попытки оказать кому-то сопротивление всегда оборачивались для него препаршивыми последствиями. И эта вера убивала его.