Такой, какой я есть + - Андрей Владимирович Важенин

в 1987 году, разговор зашел о том, что я созрел, пора становится заведующим отделением. Да я и сам чувствовал, что я к этому вполне готов и соответствую по квалификации, по знаниям. Я тогда этому разговору поверил и начал серьезно готовиться. Каково же было разочарование, когда перед Новым годом тогдашняя заведующая сказала: «Вы знаете, ребята, я передумала. И ты, Андрюша, заведовать не будешь».

1988–1989 годы как бы слились, наверное, в один год. Это работа, работа в отделении, это продолжающиеся в течение года авансы, что «ты готовься, будешь снова заведовать отделением», снова передумывание. Уже к 1990 году эти обещания в большой степени надоели. Внешне ситуация очень ухудшилась: перестройка вступила стадию, по сути, распада СССР. Резко улучшилось материальное положение и все казалось достаточно грустным и мрачным. И, наверное, здесь большую роль сыграло то, что я начал заниматься докторской диссертацией. Это заняло тот вакуум свободного времени, который был, заняло мозги и позволило сохранить себя. Очень тяжелое и бездарное время было в эти два года.

Все еще было достаточно стабильно в стране. Были, казалось бы, обоснованные оптимистические надежды на будущее. Мы были свидетелем эпопеи пуска ракет «Энергия» и «Бурана». Мы все ожидали от Космоса движения вперед. Мы верили, что перестройка двинет нас вперед, хотя позади был уже и Чернобыль, и гибель теплохода «Нахимов». Но, тем не менее, с большим энтузиазмом, наверное, как в 60-е годы был воспринят первый пуск «Энергии» с эквивалентом «Бурана». Тогда никто не мог предположить, что вскоре Горбачев подпишет указ о закрытии программы. Трудно представить себе сейчас, сколько при этом рухнуло карьер, сколько было поломано судеб, какие гениальные головы и золотые руки оказались невостребованными и выкинутыми на помойку капитализма. Я думаю, что это одна из самых ужасных исторических трагедий, которая, к сожалению, не нашла свое отражение ни в литературе, ни в кино. Это вам не жалкие выигрыши-проигрыши наших футболистов и хоккеистов, из которых пытаются сейчас делать эпос.

1990 год

Я, наконец, стал заведующим отделением. Перестройка подошла к решительной критической фазе. Казалось, что хуже вообще уже некуда. Но жизнь показала, что есть куда. Вообще этот этап заведования отделением с 1990-го по 1996 год я считаю, наверное, одним из самых профессиональных счастливых периодов моей жизни, когда я был абсолютно компетентен, когда я занимался тем, что мне нравилось, когда не было вот этих неизбежных административных, финансовых нагрузок, которые появились в последующем. Началось формирование адекватного состава врачебного коллектива в отделении.

1991 год

Безусловно, у меня, как у большинства, наверное, наших соотечественников как самое яркое впечатление запечатлелось 19 августа. Очень хорошо это помню. Утро. Я был в отпуске. Собирались за грибами. Невнятное сообщение по радио о том, что приступил к работе ГКЧП, Горбачев отстранен от власти. Честно говоря, на фоне калейдоскопа событий, которые происходили до того, это воспринялось как-то не очень глубоко, и мы семьей спокойно тронулись в лес. После обеда стало понятно, что происходит нечто серьезное. Знаменитое «Лебединое озеро» по телевизору, истерические сообщения из Москвы о подготовке штурма Белого дома. Самое, пожалуй, идиотское и истеричное выступление кого-то из тогдашних нардепов, что в Челябинске идут танковые бои и Чебаркульская танковая дивизия перекрыла Транссиб и М-5. Было смешно, страшно, глупо слушать эти вещи, когда в городе было все достаточно спокойно. Сейчас понятно, что, безусловно, переворот произошел исключительно московскими силами. Может быть, сложно осуждать людей, которые пытались сохранить государство. Не вызывали у меня приятие и абсолютную симпатию защитники Белого дома. Потом последовала эта истерия с несчастными пацанами, которые погибли под гусеницей БМП, и политический спектакль присвоения им званий героев Советского Союза. Трагикомедия. Удивительно, когда в одночасье великая держава превратилась фактически ни во что. Потом началась пляска на костях, потом начались выступления Ельцина и так называемых защитников, и мы канули туда, откуда не могли выбраться в течение многих-многих лет. А уж это участие в обороне Белого дома стало сравни известному анекдоту о тех, кто помогал Ленину на субботнике нести знаменитое бревно.

До 19 августа и вскоре после него ворохом посыпались выходы из КПСС, сдачи партийных билетов. Как правило, это были движения не искренние, а исключительно конъюнктурные. И я был тогда секретарем партийной организации диспансера. Довелось видеть эти псевдометания, псевдопрозрения у людей, которые совсем недавно за несколько месяцев были уже такими ортодоксальными марксистами, коммунистами. Таким был Арри Унг, который даже написал заявление о том, что его всю жизнь обманывали, несчастного, а он, наконец, прозрел и сейчас выходит из партии. Хотелось прыгнуть с тонущего корабля. Я взял на себя, честно говоря, грех и его заявлению хода не дал. Поэтому буквально через полгода он уехал в ФРГ пламенным членом КПСС, откуда и по сей день не выбыл. Своеобразный очень был персонаж.

1992 год

Наверное, самый мрачный год в постсоветской истории. Отпуск цен, страшные экономические реформы, исчезновение всех запасов, которые были сделаны, полная потеря ориентации. Меня, конечно, здесь спасала докторская диссертация, которой я занимался, и поддержка тогда еще не академика и даже не член-корра, а профессора Харченко, директора Института рентгенорадиологии в Москве. Если бы не эти факторы, не знаю, как и что сложилось бы. И 1992 год был отмечен тем, что начались первые контакты с Федеральным ядерным центром благодаря Эдуарду Магды, к сожалению, ныне покойному, первые поездки, первые шаги в области освоения нейтронной терапии.

1993 год

Продолжающееся кризисное явление в стране, в диспансере. Но именно в этот год я выхожу на защиту докторской диссертации, которая, наверное, одна из самых главных побед, которая позволила дальше строить жизнь так, как она была построена. Защита в Центре рентгенорадиологии в условиях дефицита, прежде всего, денег, продуктов. И вспоминается забавная ситуация. После защиты небольшой обед. Конечно, тогда не было банкетов, которые пришли в наш быт спустя несколько лет. Все достаточно было скромно. В отделении у профессора Георгия Паньшина я очень гордо выставил на стол коньяк, виски. Мне ребята говорят: «Ты что, охренел что ли? Софа Дарьялова коньяк и виски не пьет. Она пьет только водку». А Софа Львовна Дарьялова, профессор, которая много-много лет меня поддерживала, была моим оппонентом, я никак не мог в этой ситуации проколоться. Пришлось быстро бежать в какой-то из магазинов, хватать такси. В общем, водка на столе оказалась. Я стал доктором наук. В параллель с 1986 годом, когда я после защиты кандидатской диссертации и проводов членов