Все небеса Земли - Алексей Евтушенко

– Ага, – согласился Мигель.

Они выбрались из ложбины. Мигель держал пистолет наготове. Однако опасения были напрасны – обломки поверженного врага дымились в воронке неподалёку. Пахло раскалённым металлом, сгоревшим пластиком и ещё чем-то одновременно кислым и горьким.

– Трёхлинейная винтовка на брезентовом ремне, – продекламировал Конвей.

– И патроны с той головкой, что страшны любой броне! – завершил строфу Мигель.

Изучение поэмы Александра Твардовского «Василий Тёркин» входило в школьную программу Марсианской Республики.

Подошли к воронке.

– Хорошо, что беспилотник, – Конвей сморщил нос, помахал рукой перед лицом, разгоняя дым. – Негоже начинать день с убийства человека.

– Негоже начинать день, когда убивают тебя, – Мигель поднял голову, прислушался. – Это всё, он один был?

– Чтоб я так знал, – в голосе Конвея неожиданно прорезались интонации документально не подтверждённой прапрапрабабки Розы Шнеерсон. – Даже если один, надо сделать так, чтобы нас здесь не было. Лучше, если быстро. Потому что за одним могут прилететь и много.

– Согласен, – сказал Мигель. – Только давай глянем кабину. Вдруг НЗ уцелели.

Надежды оказались напрасными. Точное попадание ракеты превратило кабину в смятый обгорелый и спекшийся кусок углерита, в котором с большим трудом угадывалась часть космокатера (модель «Лиса», бортовой номер МР 3419 SPF, имя «Кармелита»).

– Даже не знаю, что хуже, – сказал Мигель.

– Что именно? – не понял блюзмен.

– То, что нас хотели убить не пойми кто, или то, что я угробил отцовский космокатер. Как представлю теперь его глаза… – Мигель передёрнул плечами.

– Про крутость твоего папаши легенды ходят в войсках, – сказал Конвей. – Но я думаю, что повинную голову меч не сечёт.

– Хотел бы я знать, откуда у простого ирландского блюзмена с неподтверждёнными еврейскими корнями такое знание русских пословиц и поговорок, – задумчиво произнёс Мигель.

– С русскими поведёшься, быстро наберёшься, – сказал Конвей и неожиданно вынул из внутреннего кармана куртки полбутылки виски, а из бокового – две конфеты. – По глоточку? Чисто стресс запить. Заодно и позавтракаем.

– Ну ты ирландец, – только и сказал Мигель, которого уже начал потряхивать адреналиновый отходняк.

– Употреблять с утра спиртное – вредно для здоровья, – сообщил Георг Пятый.

– Ты ещё скажи, что Первый закон вынуждает тебя этому воспрепятствовать, – сказал Мигель.

– Ага, – добавил Конвей. – Ты скажи, а мы послушаем. Очень интересно.

– Увы, – произнёс робот. – В данном случае утреннюю выпивку можно приравнять к холодному дождю. Я не могу остановить ни то, ни другое. Хоть и по разным причинам.

– Да ты поэт, Жора! – воскликнул О’Доэрти и продекламировал. – An early drink, as cold rain. I can’t stop either of them. Эх, жаль гитары нет, сейчас бы слабали блюз.

– Я не умею лабать блюз, – сказал Георг. Как показалось Мигелю, несколько растерянно.

– Ничего, я тебя научу, – заверил поэт. – Стихи у тебя уже почти выходят.

Они глотнули виски, заели конфетами и быстрыми шагами направились в глубь леса – туда, где неподалёку шумела река и откуда совсем недавно тянуло дымком.

К реке вышли быстро. Была она не слишком широкой, метров двадцать пять, но быстрой – тёмная вода плавно и неудержимо неслась между лесистых берегов, скрывалась впереди за поворотом.

Они постояли на берегу, вдыхая всё ещё незнакомые запахи и не сводя восторженных глаз с реки.

– Столько воды… – пробормотал Конвей. – С ума сойти. Одно дело в книжке прочитать или на видео увидеть, и совсем другое – вот так, вживую. Течёт, течёт и не кончается. Вода! Невероятно. Интересно, её можно пить?

– Георг, – сказал Мигель, – проверь.

Георг Пятый спустился к воде (они вышли к левому, пологому берегу), зачерпнул ладонью, поднёс ко рту, сделал глоток. Замер на секунду, пока анализаторы делали свою работу. Поднялся.

– Можно, – сообщил и вытер руку о комбинезон. – Ядов и опасных веществ не обнаружено. Но лучше перед употреблением вскипятить, чтобы уничтожить вредные микроорганизмы.

– Обалдеть, – сказал Конвей.

– Обязательно вскипятим, – сказал Мигель. – Как только найдём кастрюлю. Или этот… как его… походный котелок.

Двинулись вниз по течению и буквально через пятьдесят метров наткнулись на кострище. Мигель присел, протянул ладонь над чёрными угольями. Ощутил идущее от них тепло.

– Испанский конкистадор Мигель Александр Леаль идёт по следу недружественного отряда ацтеков, – прокомментировал Конвей. – Картина маслом. Дорого.

– Смешно, – сказал Мигель и поднялся. – Здесь был человек. Совсем недавно. Угли ещё теплые.

– Я на форсе, – сказал Конвей, оглядываясь. – Но никого не вижу и не слышу. И не чую.

– Я тоже. Но мы с тобой те ещё… конкистадоры. Что на форсе, что без. Здесь чужая земля.

– Ну да, – не согласился О’Доэрти. – А миллионы лет земной эволюции коту под хвост?

– Тш-ш… – чуть слышно произнёс Мигель. – У меня такое впечатление, что за нами следят. Оттуда, из леса, – он показал глазами влево. – Но он далеко.

– Я ничего не чувствую.

– Георг, что скажешь?

Робот покрутил головой, поворачивая её чуть ли не на сто восемьдесят градусов.

– В радиусе семидесяти пяти метров людей, кроме вас, мои сенсоры не засекают. Но это не значит, что их нет. Я не совершенен.

– Уважаю, – сказал Конвей. – Редко кто из людей может с открытой душой повторить эти слова.

Идти берегом вниз по течению реки оказалось удобнее, чем ломиться через лес. «Тайга, – вспомнил Мигель. – Кажется, это называется тайга. Мы же в Сибири». Здесь деревья отступали от воды на достаточное расстояние, чтобы можно было двигаться беспрепятственно. К тому же берег был пологим. В отличие от правого, который топорщился крутыми взгорками и скалами, сплошь покрытыми кустарником, лесом и мхом так, что сразу становилось понятно – окажись они на том берегу, и с пешим ходом вдоль реки возникли бы серьёзные проблемы.

Весеннее утро набрало силу и расцвело. Дождь прекратился. Облака поднялись выше, и среди них всё чаще появлялись и затягивались быстрые прорехи чистого синего холодного цвета.

– Небо! – воскликнул Конвей, задирая голову. – Ты только погляди, Миг Семнадцать! Это же знаменитое небо Земли, воспетое тысячами поэтов! И я теперь понимаю почему.

– Ага, – ответил Мигель. Он больше смотрел по сторонам, пытаясь засечь невидимого соглядатая, и злился от того, что это ему не удаётся. – Ты, главное, не споткнись. И не забывай, что это прекрасное небо за последние пару часов дважды пыталось нас убить.