Голгофа XXI - Елизавета Ельская

— Они что, совсем того были? — Сидевший на свернутом спальнике Симон выразительно покрутил пальцем у виска. — Выходит, у них крыша еще до потепления поехала?

Святослав пожал плечами:

— Откуда мне знать? Мне тоже непонятен гуманизм в отношении преступников, за который обычные люди расплачивались своими жизнями. Книжник говорил, что тогдашнее правительство подлаживалось под куда более благополучную в этом отношении Западную Европу. Тоже хотели цивилизованными выглядеть. Причина и следствие поменялись местами. Как будто если вопить на каждом углу: «Мы цивилизованные, мы цивилизованные!» — и принять законы действительно цивилизованных государств, то и впрямь станешь как они. Какая уж тут цивилизованность, когда люди по улицам боялись ходить и даже в собственных жилищах не чувствовали себя в безопасности! А быть богатым означало рано или поздно превратиться в мишень. В таких условиях надо было или самому вооружаться, или сматываться за границу. Так что здесь и без потепления все равно хреново было бы.

— А они все на потепление сваливали… Мой отец слышал, когда у нас еще радиостанции были.

— Всегда на что-то сваливают.

Их невеселый разговор прервал Иоанн, который начал раскладывать еду по пластмассовым мискам.

— Эй, кто тут хочет подкрепиться? — сказал он, и люди потянулись к нему.

Фаддей, чья коренастая фигура виднелась через дверной проем, крикнул:

— Про меня не забудь! Неси сюда мою порцию, пока не остыла.

Вняв призыву, Иоанн отнес ему миску.

— Держи. Хотя после той гадости, которую ты умудрился состряпать позавчера, тебе вообще ничего не полагается.

— Я стараюсь, но у меня не получается.

Фаддей принялся за еду и после первой же ложки заметил:

— Надо было посолить как следует.

— Кто бы говорил! — возмутился Иоанн. — У тебя вообще нет права критиковать других.

Фаддей открыл было рот, то ли чтобы отправить туда новую порцию, то ли чтобы возразить Иоанну, но в следующую секунду поставил миску и схватился за автомат.

— Кто-то идет!

— Где?

— Вон там, у желтого дома! Видишь? Один… нет, двое. Скажи всем.

Иоанн бросился в дом.

— На улице кто-то есть! Двое, идут в нашу сторону.

Все потянулись за автоматами.

— Искариот, Мария, Филипп, останьтесь внутри, с вещами, — сказал Святослав.

Остальные направились к выходу, чтобы посмотреть, кого еще занесло в этот вымерший полуразрушенный город.

По улице медленно брела женщина с ребенком. Невероятно худая — из-под лохмотьев торчали тонкие, как прутики, ноги в больших грубых мужских ботинках. Ее накидка была скорее всего из старого шерстяного одеяла. Впрочем, болтавшиеся на ней и державшем ее за руку ребенке лохмотья были такими ветхими, что их происхождение едва ли можно было определить. Пряди длинных спутанных волос падали на угловатые плечи женщины, а ее голова на тонкой шее все время покачивалась из стороны в сторону. Хотя она уже наверняка должна была увидеть вышедших из дома мужчин, она по-прежнему медленно шла посредине улицы, будто впереди никого не было.

— Она что-то бормочет, — сказал Иоанн.

Еще несколько шагов — и все услышали ее монотонный голос:

— Ветер, ветер на всем черном свете… Ветер, ветер на всем страшном свете… Ветер, ветер…

— Сумасшедшая, — констатировал Андрей.

— Ветер, ветер на всем черном свете… Ветер, ветер на всем страшном свете, — бормотала женщина, поравнявшись с ними.

С грязного, исхудавшего лица смотрели пустые глаза, не замечавшие ничего вокруг. Иоанн взял миску Фаддея и протянул ей, но женщина не обратила на это внимания и продолжала идти вперед. Стоявший на ее пути Фома торопливо отступил в сторону. Ребенок лет семи-восьми, вроде бы девочка, таращился на них темными глазенками и, вцепившись в руку матери — если женщина была его матерью, — тянул ее прочь отсюда, но женщина не замечала и этого.

Фома крикнул им вслед:

— Подождите! Хотите поесть?

Ни женщина, ни ребенок никак не отреагировали. Ее разум находился в каком-то ином мире, а ребенок, возможно, не умел говорить или не понимал человеческую речь.

«Ветер, ветер на всем страшном свете… Ветер, ветер…» — доносился до них затихающий голос. Скованные молчанием, все смотрели на две удалявшиеся фигуры до тех пор, пока они не свернули за угол. Каждый из отряда повидал за свою жизнь немало крови и смертей, но это было что-то иное, невыразимо тягостное и режущее душу. От этих двух фигур веяло такой тоской и безнадежностью, что перехватывало дыхание и хотелось выть. Угрюмые и подавленные, все, кроме Фаддея, вернулись в дом.

— Что там было? — спросила Мария.

— Сумасшедшая женщина и ребенок… больше звереныш, чем человек, — ответил Святослав.

Иоанн потерянно пробормотал:

— В этих гробах кто угодно свихнется, но как они здесь выжили?

— Им уже недолго осталось, — горько заметил Андрей. — Совсем недолго…

— В старину загнанных лошадей пристреливали, — обронил Матфей. — В этом был смысл. На их месте я бы предпочел получить пулю.

— Все, хватит! — вдруг яростно крикнул Симон. — Заткнитесь, мать вашу!

Он схватил свою миску с недоеденным ужином и отошел с ней в дальний угол, усевшись спиной к остальным. Иоанн шагнул было за ним, но потом передумал и сел на место. Временами он поглядывал на Симона; было очевидно, что он хочет как-нибудь успокоить его, но не знает как. Потом Иоанн все же подошел и спросил:

— Добавки хочешь?

— Нет.

— Чаю налить?

— Отвяжись!

— Что с тобой? Из-за чего ты так взъелся?

— Ни из-за чего! Оставь меня в покое!

— Ладно, как хочешь, — сказал Иоанн, забирая пустую миску.

— Извини, — буркнул Симон. — Не принимай на свой счет. Просто я… — Он махнул рукой. — Это слишком долгая история. Забудь.

Иоанн кивнул и вернулся к остальным разливать чай.

Святослав, в поисках предателя внимательно наблюдавший за своими спутниками, видел, что между серьезным, вдумчивым Иоанном и язвительным, а зачастую откровенно злым Симоном протянулась нить взаимной симпатии.

«Вот уж не думал, что кто-нибудь подружится с Симоном, — размышлял Святослав, в который раз перебирая пятерку маячивших перед его мысленным взором имен. — Из него во все стороны колючки торчат».

Когда подошло время распределять часы дежурства, Симон, которому в эту ночь дежурить не полагалось, хмуро сказал:

— Командир, назначь первым меня. Все равно не заснуть, так чего другим маяться.

Среди ночи Святослава разбудил женский крик. Кричала, разумеется, Мария. Вскочил не только он, но и Андрей с Филиппом.