Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева

– Да вот так, – зло ухмыльнулась Ольга, отталкивая от себятарелку. – Очень обыкновенно! Особенно в наши дни, женские дни. Чего ты таккривишься, Колечка? – повернулась она к Монахину. – Противно слушать?Неприлично говорить о таком? Ничего, ты же сам всегда повторял: чтоестественно, то не безобразно. Ну так это вполне естественно! А ты что, незнаешь, что у женщины бывают месячные? Некоторые в такие дни вообще встать немогут. Я тоже брякнулась без чувств, когда за носилки с землей взялась. Упала илежу. Очнулась кое-как, вижу, уполномоченный надо мной с пистолетом скачет:вставай, мол, притворщица, или застрелю.

– Что ты говоришь, Оля? – крикнула тетя Люба.

– Ничего, – она опустила голову. – Извините. Зря я васрасстраиваю, про все говорю. Для вас это – какие-то страшные сказки. Но,честно, он бы меня, наверное, и в самом деле застрелил, потому что я не моглавстать. За меня вступился один человек с Автозавода. Его звали ГригорийАлексеевич Москвин.

– Григорий Алексеевич? – повторил дед. – Я знал одногочеловека с таким именем. Правда, его фамилия была Охтин. Это был прекрасный,благородный человек!

– Охтин – благородный? – неожиданно взвилась тетя Люба. – Дастрашней его на свете не было!

– При чем тут какой-то Охтин? – закричала Ольга. – Егофамилия была Москвин! Я ничего не знаю про вашего Охтина, но если бы не этотМосквин, меня уже убили бы. А так вместо меня убили его!

Онемевшие дед и тетя Люба уставились на нее, только эхомвыдохнули:

– Как – убили?!

– Кто убил?! – вскочил Николай.

– Да говорю же, уполномоченный! – продолжала кричать Ольга.– Младший лейтенант Дудак. Ранил его в грудь. И Григория Алексеевича даже неперевязывал никто. Я сама как-то ему рану прижала. Я говорила, тетя Люба, чтопостельное белье не трогала… нет, я наволочкой и полотенцем его перевязала. Тамвсе в крови сразу стало, у него на груди. А потом он мне велел ничего больше неделать, повязку не менять, потому что, сказал, все равно умрет. Ему только надоодного человека дождаться.

– Какого человека? – спросил Николай.

– Он дождался? – разом, с одинаковым всхлипом спросили дед итетя Люба.

Ольга кивнула.

– Кто он?

– Майор из НКВД. Его фамилия Поляков. Он меня домой привез.

– Майор НКВД привез тебя домой? – раздельно повторилНиколай. – Вы что, знакомы?!

– Ну да, – зло хохотнула Оля, – мы с ним, можно сказать,друзья. Я его сто лет знаю. Ну, не сто, а четыре года. Помнишь, Коль, когда мыс тобой заявления в военкомат подавали, чтобы нас в Испанию отправили, менявызвали к военкому? Там был Поляков. Он меня домой отпустил. А ты в военкоматтогда не пошел, уехал: сказал, что нас арестуют, если мы придем. Помнишь? Ядумала, ты просто так куда-то уехал, на молодежную стройку, например, а у тебя,оказывается, уже заявление было в летной школе. Ты в Одессу уезжал, а мненичего не сказал. Помнишь?

Николай покраснел.

– Я хотел, но… – неуклюже начал объяснять он. – Я думал, чтонапишу тебе потом…

– А почему ж не написал? – прищурилась Ольга. – Почемупотом-то не написал, а?

– Ну, так… – дернул плечом Николай. – Неожиданно вернутьсяхотел и удивить тебя!

– Серьезно? – удивилась Ольга. – Всего-навсего удивитьхотел? А я думаю, тебе было страшно со мной переписываться. Вдруг кто-тоузнает, что ты с дочкой репрессированной Аксаковой в переписке состоишь? Это бытвою блестящую летную карьеру погубило. Вот ты и решил держаться от меняподальше.

– Оля, стыдно такие вещи говорить, – строго сказалКонстантин Анатольевич.

– Да, – кивнула тетя Люба, – стыдно. Николай ничем не заслужил…

– Неужели? – хмыкнула Ольга. – Неужели не заслужил? А скажи,Колечка , – в голосе ее зазвучала издевка, – сам скажи, заслужил или нет?

Тот угрюмо смотрел в пол. Потом поднял голову, но в глазаОльге не смотрел.

– Ты, наверное, забыла, Олечка , – он точно так же выделилголосом ее имя, как Ольга перед тем – его, – почему меня сначала из комитетакомсомола курса вывели, а потом и вообще исключили. Почему предложили заявлениена отчисление из университета написать. Забыла? А ведь все из-за тебя! Из-затого, что я на кладбище пытался миром уговорить Александру Константиновну,вместо того чтобы ее силой от того креста оттащить, чтобы в милицию ее сдать. Апотом – из-за того, что я с тобой разговаривал, что книжки твои в библиотекусдал. Я ведь еще тогда сразу мог уехать, но я остался. Я с тобой был,встречался с тобой, у нас были отношения !

Тетя Люба чуть слышно ахнула. Константин Анатольевич стиснулна коленях плед и побледнел:

– Что?!

– Я, может быть, – бессвязно бормотал почти лишившийся отобиды соображения Николай, – я, может быть, думал вернуться и жениться на тебе!Я даже не знал, что ты связалась с каким-то энкавэдэшником, который, можетбыть, твою маму в ссылку упек! Получается, ты теперь будешь его сотрудникомвместо этого Москвина?

– Да ты рехнулся! – вскочила Ольга. – Москвин был сексотомПолякова? С чего ты взял? Его же убил уполномоченный НКВД!

– А он мог не знать! – заорал Монахин. – Наверняка этогоМосквина нарочно к вам сунули, ваши настроения выявлять, а уполномоченного непредупредили, вот он и шлепнул дядьку, неувязочка вышла! Так что осталсяПоляков без своего человека, и теперь он тебя будет обрабатывать. Готовься,скоро он тебя вызовет к себе и скажет, что в интересах нашей скорейшей победынад фашистами ты должна будешь… – Он быстро, проворно что-то отстучал по краюстола. – С кого начнешь? С меня? А говорят, там требуют сначала рассказать всюподноготную своих родственников – для доказательства благонадежности. Ну, тыпро кого первым делом…

Николай не договорил. Ольга, мрачно, исподлобья смотревшаяна него, вдруг схватила с тарелки пару оладий и засунула их в кричащий ротНиколая.

Он ахнул, подавился, отпрянул, выплюнул оладьи прямо настол, но Ольга тут же сгребла их в горсть и швырнула в него.

– Пошел вон! – закричала пронзительно. – Чтоб я тебя невидела больше! Никогда!

Упала головой на стол и зарыдала.

– Боже мой! – стиснула руки на груди тетя Люба. – Да что жеэто?!