Странствия шута. Книга 2. Сага о Фитце и Шуте - Робин Хобб

Я взобрался наверх, слегка споткнувшись, когда зацепился остроносой туфлей за ступеньку. Очутившись в старой комнате Чейда, я понял, что Эш успел побывать здесь. Грязные тарелки исчезли, в очаге тихо попыхивал новый котелок. Шут лежал в той же позе, что и днем, и я в тревоге бросился к нему.

– Шут? – ласково окликнул я, склонившись, и вдруг он с криком сел и в панике взмахнул руками, мазнув меня по щеке, а потом заслонился ими.

– Прекратите! Не мучьте меня больше!

– Это я, Фитц. – Я старался говорить спокойно, не выдавая боль, сдавившую мое сердце.

Шут, Шут… Оправишься ли ты когда-нибудь от того, что тебе довелось пережить?

– Прости, – сказал он, тяжело дыша. – Прости меня, Фитц. Когда я был у них… Меня никогда не будили по-доброму. Я стал так бояться сна, что кусал себя, лишь бы не заснуть. Но рано или поздно сон одолевает любого. И когда я засыпал, меня будили, порой всего через несколько мгновений. Маленьким зазубренным клинком. Или раскаленной кочергой. – Гримасу, исказившую его лицо, с трудом можно было назвать улыбкой. – С тех пор я ненавижу запах дыма. – Он снова откинулся на подушку.

Ненависть волной накрыла меня – и отхлынула, оставив лишь пустоту. Я не мог отменить того, что с ним сделали.

Спустя какое-то время Шут повернул голову ко мне и спросил:

– Сейчас день?

Во рту у меня было сухо, в голове – пусто. Я откашлялся, прежде чем сумел ответить:

– Сейчас или очень поздно, или совсем рано – как посмотреть. В прошлый раз мы с тобой разговаривали вскоре после полудня. Ты что, так и спал, пока меня не было?

– Точно не знаю. Порой мне бывает трудно понять. Дай мне немного времени, чтобы прийти в себя, пожалуйста.

– Ну конечно.

Я удалился на другой конец комнаты и устроился там, старательно не обращая внимания на то, как он неуклюже встает и ощупью ковыляет в уборную. Выйдя оттуда, он спросил, не найдется ли тут воды, чтобы умыться.

– На столике у твоей кровати есть кувшин и тазик. Но если хочешь, я могу согреть тебе воды.

– О, горячая вода… – протянул он таким тоном, будто я предложил ему златые горы.

– Сейчас, – сказал я и занялся делом.

Шут тем временем устроился в кресле у очага. Я только диву давался, как быстро он освоился в комнате. Когда я принес теплой воды и полотенце, Шут сразу протянул руки. Должно быть, он отслеживал, что я делаю, на слух, потому и молчал все это время. Я наблюдал, как он умывается, ополаскивает исполосованное шрамами лицо, долго трет глаза, пытаясь смыть с век вязкую слизь… У меня было такое чувство, будто я подглядываю за ним. После умывания веки Шута стали чистыми, но красными по краям.

Я спросил без обиняков:

– Что они сделали с твоими глазами?

Шут отложил полотенце в таз и, сложив перед собой искалеченные руки, стал гладить опухшие суставы. Он молчал, а я тем временем убрал таз со стола. Ясно. Значит, еще рано начинать этот разговор.

– Есть хочешь?

– Разве пора ужинать? Или завтракать?

– Если ты голоден, значит пора. Я-то уже наелся до отвала. И возможно, выпил больше, чем следовало.

Его следующие слова потрясли меня.

– У тебя правда есть еще одна дочь, кроме Неттл?

– Да. – Я опустился в кресло и снял с ноги туфлю. – Ее зовут Би. Ей девять лет.

– Правда?

– Ну зачем мне тебе лгать, Шут?

Он промолчал. Я расстегнул и снял вторую туфлю, после чего с наслаждением поставил босую ногу на пол. Левую лодыжку вдруг свело судорогой, я вскрикнул и спешно стал растирать ее.

– Что случилось? – встревоженно спросил Шут.

– Да всё эти дурацкие туфли, которые мне любезно подсунул Чейд. На высоких каблуках и с загнутыми кверху длинными носами. Ты бы со смеху умер, если б увидел. А еще к ним прилагается камзол длиной до колена, весь в пуговках в виде голубых цветочков, и шапка, похожая на мешок. Про кудрявый парик я уж и не говорю.

Улыбка тронула его губы.

– Ты даже не представляешь, с какой радостью я бы на это посмотрел.

– Шут, я ведь не из пустого любопытства спросил, что у тебя с глазами. Если я буду знать, то, возможно, сумею помочь.

Он снова промолчал. Я снял шапку, положил ее на стол, встал и начал расстегивать камзол. Он был самую малость тесен в плечах, и это вдруг стало невыносимым. С громким вздохом облегчения я плюхнулся обратно в кресло. Шут взял шапку и повертел ее в руках, ощупывая. Потом легко и непринужденно нацепил на голову парик и шапку и одним выверенным движением поправил ее так, чтобы она сидела набекрень, точно как надо.

– На тебе это смотрится куда лучше, чем на мне.

– Мода приходит и уходит. Когда-то у меня была почти такая же шапочка. Много лет назад.

Я молча ждал продолжения.

Шут тяжело вздохнул:

– О чем я тебе уже успел рассказать, а о чем еще нет? Фитц, я блуждаю во тьме, и мысли ускользают от меня – я уже сам себе не верю.

– Ты почти ничего не говорил.

– Правда? Возможно, тебе и в самом деле мало что известно, но поверь, долгими ночами в плену я рассказывал тебе все, снова и снова, во всех подробностях. – Его губы изогнулись в подобии улыбки. Шут снял шапку вместе с париком и положил на стол. Мягкая ткань сложилась так, что казалось, будто зверек выглядывает из норки. – Каждый раз удивляюсь, когда ты о чем-то спрашиваешь меня. Мне-то казалось, ты почти все время был рядом. – Он покачал головой, откинулся в кресле и направил незрячий взгляд в потолок. Потом заговорил, обращаясь к темноте, окружавшей его. – Я покинул Аслевджал вместе с Прилкопом. Это ты знаешь. Мы отправились в Баккип. Но, наверное, ты не догадываешься, что мы воспользовались столпами Силы. Прилкопа научил пользоваться ими его Изменяющий, а у меня были посеребренные кончики пальцев, которыми я коснулся Верити. Так что мы направились в Баккип, и я не смог устоять перед искушением еще раз повидаться с тобой на прощанье.

Шут фыркнул, насмехаясь над собственной наивностью, и продолжил:

– Судьба подшутила над нами обоими. Мы с Прилкопом задержались в Баккипе ненадолго, но ему не терпелось отправиться дальше. Он позволил мне пробыть в городе десять дней, поскольку, как ты помнишь, я был очень слаб. К тому же он опасался использовать камни слишком часто. Но едва эти десять дней миновали, он стал сердиться и настаивать, чтобы мы продолжили путь. Каждый вечер он твердил мне, что пора идти. При этом напоминал о том, что я и сам прекрасно знал: мы с тобой уже совершили те перемены в мире, которые должен был совершить я. Наше время истекло, наша задача выполнена. Оставаясь подле тебя, я мог бы вызвать новые изменения, отнюдь не к лучшему. Прилкопу удалось убедить меня. Но не до конца. Я знал, что рискую, что поступаю малодушно, – знал, уже когда работал над своим подарком. Я изваял нас троих как единое целое, каким мы когда-то были: тебя, Ночного Волка и себя. Я высек эту фигурку из камня памяти и вложил в нее свое прощальное послание. Оставил тебе подарок, зная, что каждый раз, когда ты будешь касаться его, я буду вспоминать о тебе, чувствовать через любые расстояния.