Искушение Данте - Джулио Леони

Данте еще переживал это открытие, когда услышал озабоченный голос Теофило:

— Мессир Алигьери! Вам плохо?

Данте ответил вопросом на вопрос:

— А кто из вас знал мастера Амброджо лично?

Собравшиеся быстро переглянулись. Заговорил опять Теофило:

— Думаю, могу сказать от лица всех собравшихся, что все мы знали мастера Амброджо и восхищались его талантом.

Аптекарь говорил спокойно, но по лицам его товарищей было видно, что они поражены этим вопросом и скрытым в нем намеком.

— Вы сообщили нам о том, до чего смогла додуматься стража, — продолжал Теофило. — А сами-то вы что об этом думаете?

— Хоть я и сообразительнее стражников, сначала я тоже ничего не понял, — ответил поэт. При этом ему показалось, что люди вокруг стола вздохнули с облегчением.

— Однако несколько мгновений назад я очень много понял, — добавил он и на секунду замолк. — Минерва озарила мой ум своим факелом мудрости.

— В каком смысле? — спросил Теофило.

— Теперь мне очень многое ясно, — проговорил поэт и провел пальцем вдоль знаков, начертанных вином на столе. — Вам не кажется, что мастер Амброджо сумел нацарапать три вертикальные черточки и начал писать слово, которое ему не достало сил закончить. Не желал ли он написать по-латыни «III COELUM» — Третье Небо?

Никто не проронил ни слова.

— Забавное совпадение, не правда ли, мессир Алигьери? — проговорил наконец безразличным тоном Августино.

Данте решил ему подыграть.

К чему играть в кошки мышки?!

— Не могу даже предположить, что такие ученые мужи не пришли раньше меня к этому выводу!

— Ну и что же вытекает из этого вывода? — скрипучим голосом спросил с дальнего конца стола Якопо.

Не дав Данте ответить, в разговор вмешался Чекко из Асколи:

— Я тоже думаю, что эта надпись не случайна, и пришел к тому же выводу, что и вы, мессир Алигьери. Что же имел в виду Амброджо? Что мы повинны в его гибели? Или, может, мы должны отмстить его убийце? А в первом случае — виновны ли мы все, или среди нас скрывается лишь один убийца? Если один, то кто он?

— Возможно, что дело было совсем по-другому, — вмешался Бруно. — Что, если знаки начертал убийца, имевший в виду что-то совсем иное? Как вы думаете, друзья мои? — спросил богослов, не обращаясь при этом ни к кому в отдельности.

— Наш корабль сейчас разобьется о скалы беспочвенных догадок! — пробормотал Августино.

Данте некоторое время молча думал. Он прекрасно понял, какую позицию избрали его собеседники. Некоторые из них даже бросали ему вызывающие взгляды, позабыв о внешней учтивости.

Впрочем, Данте был готов принять вызов.

— Убийца надеется скрыться, пока мы ломаем себе головы над этой загадкой. Однако Флоренция вложила мне в руки карающий меч правосудия, и я не вложу его в ножны, пока голова злодея не покатится с его плеч, — громко и ясно проговорил поэт.

Никто не стал возражать. Все смотрели на него с непроницаемыми лицами. Теперь они напоминали поэту мошенников, которыми кишели улицы Флоренции.

Поэт распрощался с ними вскоре после того, как прозвонил ночной колокол. Впрочем, на его новых знакомых этот сигнал не произвел ни малейшего впечатления. Можно было подумать, что у них имеются разрешения ходить по городу ночью.

У дверей Данте столкнулся с хозяином таверны, который там его, кажется, поджидал. Казалось, ему что-то очень хочется сказать Данте, но бывший крестоносец ограничился тем, что отвесил приору неуклюжий поклон и прохрипел «до свидания!» При этом он все время косился на стол, где сидели Теофило со своими друзьями, а те в свою очередь внимательно за ним наблюдали.

Данте добрался до своей кельи в Сан Пьеро, быстро пройдя по улицам на той стороне Арно, опустевшим с приближением ночи. Поднимаясь по лестнице в дверям в келью, поэт внезапно почувствовал, что силы совершенно оставили его. Данте остановился на середине лестницы, чтобы перевести дух, через несколько минут с трудом двинулся дальше.

В келье он разулся, нахлобучил на голову ночной колпак и, не раздеваясь, бросился на ложе.

В голове у него крутились образы и звуки. Церковь с мертвецом. Мозаика, не законченная мастером Амброджо. Его страшная посмертная маска.

Как все это связано? Зачем Амброджо убили, превратив в своего рода каменное изваяние наподобие тех, с которыми он имел дело всю свою жизнь?

Засыпая, Данте думал об этом. Его убаюкивал звон бронзовых пластинок Антилии, все еще стоявший у него в ушах.

17 июня, около часа

Солнце уже давно лилось в окно его кельи, когда, прикрывая ладонью глаза, Данте попытался встать с постели. У него в голове по-прежнему царил хаос из сновидений и воспоминаний.

Несколько мгновений Данте с ужасом думал о том, что вспышки, которые он продолжал видеть у себя перед глазами, — воздействие снадобья, но потом понял, что это последствия выпитого вина и чада таверны.

Он откинулся на постель и впился глазами в потолочные балки, стараясь побороть головокружение. Келья вращалась как покрывало Антилии. Данте изо всех сил зажмурился, чтобы не видеть вспышек яркого света, пронзавших ему мозг. Тошнота стала потихоньку проходить. Наконец он снова осторожно приподнялся.

Надо встать, прийти в себя и пойти на улицу!

Данте проклинал свое легкомыслие. Флорентийскому приору следовало бы вести себя более предусмотрительно. Не кутить в тавернах…

Поэт очень надеялся на то, что остальные приоры никогда не узнают о его ночном приключении.

Час с лишним Данте готовил бумаги к первому заседанию Совета. Он обдумывал начало своей речи, когда получил донесение о членах кружка «Третье Небо», подготовленное секретарем.

Как он и предполагал, ученые мужи, о которых шла речь, были мастерами своего дела и имели выданные виднейшими университетами разрешения преподавать свои науки, где им заблагорассудится.

Самым опытным из них был Бруно Амманнати. Он долго жил в Палестине, где по примеру святого Франциска, основавшего его монашеский орден, занимался обращением язычников в христианство. Самым молодым же был архитектор Якопо Торрити.

Все ученые мужи прибыли во Флоренцию каждый сам по себе в течение последнего года. Так же по отдельности каждый из них получил разрешение Магистрата и приступил к преподаванию, собрав группу студентов.

Ученые поддерживали связи с учебными заведениями при Санта Кроче и Санта Мария Новелла, но никак от них не зависели. Даже Теофило Спровьери, в основном работавший у себя в аптеке, иногда давал уроки фармацевтического искусства в монастыре Святой Марии Магдалины.