Ренуар - Паскаль Бонафу

Когда в Париже появляется Сезанн, он занимает место рядом с Кабанером, композитором, утверждающим, что ему необходимы три военные фанфары, чтобы продемонстрировать сенсацию тишины. Его часто сопровождает поэт Шарль Кро. Иногда Кро развлекает компанию, рассказывая об изобретении странных аппаратов, один из которых позволяет людям разговаривать с теми, кого нет рядом, — это телефон; другой аппарат способен записывать голоса, звуки и музыку, а ещё один может делать цветные фотографии…

Время от времени появляется Викторина Меран, позировавшая Мане для «Олимпии». Её прозвали Креветка. С тех пор как она прекратила позировать, как говорили, из скромности, она сама занялась живописью и предоставляла свои этюды для критики то одним, то другим. Возможно, она показывала их и молодому английскому писателю, бывавшему здесь почти каждый день, — Джорджу Муру. Это кафе заменило ему университет. Много лет спустя он объяснял: «Я не посещал занятий ни в Оксфорде, ни в Кембридже, но я учился в “Новых Афинах”. Что такое “Новые Афины”? Если кто хочет знать что-либо из моей жизни, тот должен знать кое-что об Академии изящных искусств. Не об этом тупом официальном институте, о котором говорят в газетах, а о подлинной французской академии, о кафе “Новые Афины”, расположенном на площади Пигаль. Ах! Леность по утрам, продолжительные вечера, когда жизнь превращается в видимость праздника, сероватый свет луны на тротуаре, где мы обычно собирались, с трудом заставляя себя расстаться, снова обдумывая то, о чём мы спорили, и говоря себе, что могли бы привести более веские аргументы». Мур заключает: «Хотя непризнанное, хотя малоизвестное, кафе “Новые Афины” оказало глубокое влияние на артистическое мышление XIX века».

Ренуар был там одним из наиболее молчаливых его посетителей, он больше слушал. Он сожалел о том, что Писсарро и Моне не приходили туда чаще. Но оба они не жили тогда в Париже. Моне приезжать из Аржантея было не проще, чем Писсарро из Лувесьенна… Ренуару хотелось, чтобы они подробнее рассказали ему о некоем Поле Дюран-Рюэле, торговце картинами, которого они встретили во время войны в Лондоне. Ему, кажется, немногим более сорока лет, и он покупал у них картины… Если он приобретал работы Моне, Писсарро, а вернувшись в Париж, посетил Мане, у кого с декабря 1871 года купил аж 23 полотна, вполне вероятно, что однажды он возьмёт что-нибудь и у Ренуара… Между тем Дюран-Рюэль уже приобрёл одну из картин Ренуара в 1871 году. «Что бы там ни говорили, — заявлял Ренуар, — всё-таки хорошо, что существуют торговцы картинами с тех пор, как почили Медичи…»

В начале 1872 года Моне сдержал обещание и познакомил Дюран-Рюэля с Ренуаром. В своей мастерской на улице Нотр-Дам-де-Шан Ренуар, конечно, показал ему картину, подготовленную для Салона. Он надеялся, что его работу примут в Салон, как и летом 1870 года, хотя это была всего лишь новая вариация «Алжирских женщин» Делакруа, которыми он не переставал восхищаться. Спустя четверть века, 3 декабря 1897 года, в Лувре перед картиной Делакруа Ренуар прошепчет снова: «Когда сделал такое, можно спать спокойно».

Лиза Трео, вскоре после рождения их с Ренуаром дочери Жанны в июле 1870 года, отдала ребёнка в семью некоей вдовы Бланше в деревушке Этр-Шанель, в Сен-Маргерит-де-Карруж, недалеко от Алансона в департаменте Орн. Хотя Ренуар делал для неё всё, что мог, и даже был готов оплатить её приданое, когда она соберётся замуж, но отказался официально признать отцовство, а следовательно, и жениться на Лизе. Она этого ему не простила, и произошёл полный разрыв. В апреле 1872 года его «Парижанки в нарядах алжирских женщин» были отвергнуты жюри Салона, а 24-го числа Лиза вышла замуж за архитектора Жоржа Бриера де л’Иль. Ренуар написал последний портрет Лизы в белой шали, накинутой на голову… Страница перевёрнута.

Вместе с братом Эдмоном, журналистом, зарабатывавшим довольно прилично, чтобы помогать ему, Ренуар поселился на втором этаже кафе на углу набережной Лувра, напротив Нового моста. Эдмон вспоминал: «Взяв два кофе по 10 сантимов, мы могли оставаться там часами. Огюст забавлялся, рисуя мост, набережную, парапет, дома на втором плане, площадь Дофина и статую Генриха IV, набрасывая силуэты прохожих, машины и небольшие группы людей. А я в это время писал, если только мой брат не просил меня сходить на мост и заговорить с прохожими, чтобы заставить их остановиться на мгновение». Но в то время никто не спешил приобрести подобный вид Нового моста…

В начале лета 1872 года Ренуар решает присоединиться к Моне в Аржантее. Ему необходима компания. Он всегда находит чему поучиться у Моне, а сила характера Моне служит ему наиболее существенной моральной поддержкой. «Я неоднократно мог забросить это занятие, если бы мне не подставил плечо старина Моне с его темпераментом борца». Когда друзья не работали на берегу Сены, Камилла Моне была их очень терпеливой моделью. Она позировала в поле или лёжа на диване, в голубом платье, с журналом в руках. Прекрасным натурщиком был и сам Моне, читающий газету или книгу, сидя в кресле или облокотившись на стол, всегда с трубкой во рту. Правда, с этими моделями Ренуар не зарабатывал ни су, так как дарил им завершённые работы…

Но это не мешало ему вынашивать амбициозные проекты. По возвращении в Париж осенью 1872 года он решил написать большое полотно «Утренняя верховая прогулка в Булонском лесу». Друг Шарля ле Кера, капитан Дарра, предложил Ренуару работать над картиной в парадном зале Военной школы, предварительно получив на это разрешение. Капитан Дарра как адъютант генерала Баррайля имел служебную квартиру в здании Военной школы, где проживал с женой. Это было очень лестное предложение — воспользоваться таким помещением в качестве мастерской и, кроме того, получать советы от опытного кавалериста. Подобную возможность нельзя было упустить. Жена капитана позировала художнику для амазонки в чёрном наряде, а юного наездника он писал с сына Шарля ле Кера. Капитан регулярно присутствовал на сеансах. «Хотя он слабо разбирался в моей живописи, он этого не показывал и при всех обстоятельствах был исключительно услужлив». Но он не мог удержаться от комментариев: «Вы можете мне поверить: синие лошади — где это видано?»

Сам капитан подготовил для Салона 1873 года акварели, одна представляла собой вид Военной школы, другая изображала парадную лестницу той же школы. И та и другая были приняты в Салон. Напротив, картина Ренуара была отклонена. Капитан Дарра сочувственно вздыхал: «Я ведь Вам говорил! Ах, если бы Вы только меня послушали!» Годом ранее члены жюри упрекали Ренуара в явном подражании Делакруа. На этот раз влияние Делакруа ограничивалось, возможно, только фреской Делакруа в церкви Сен-Сюльпис с изображением лошади, изгоняющей Гелиодора из Храма… Вероятно, чтобы быть принятым в Салон, нужно было последовать примеру Каролюса-Дюрана, в своей картине «На берегу моря; Софи Круазетт на лошади» покрывшего лошадь роскошной попоной… Увидев такую лошадь, несомненно, жюри удовлетворено, критика аплодирует, а публика млеет от восторга. Ренуар успокоился, когда услышал злое суждение своего друга Жоржа Ривьера по поводу Каролюса. По его мнению, тот «подражал манере Веласкеса, подобно Ньюверкерку, надевшему доспехи Франциска I на бал в Тюильри».

Тем не менее жюри было настолько обеспокоено возмущением художников, что власти Третьей республики вынуждены были ещё раз согласиться на открытие в 1873 году Салона отверженных, как сделал это император Наполеон III десятью годами ранее. Картина «Утренняя верховая прогулка в Булонском лесу» была представлена там под номером 90, а портрет, написанный Ренуаром, под номером 91. Если его полотна не будут проданы, по крайней мере, их увидят…