Мефодий Буслаев. Маг полуночи - Дмитрий Емец

– Какой чернослив? – не понялМефодий.

– Там, в рюкзаке у тебя лежал. Твойрюкзак грохнулся с пня, я стал собирать твои учебники, а там – бац! –черносливина. Я ее и слопал. Ты как, не против?

Мефодий медленно соображал. Черносливкакой-то! Он уже наклонился, чтобы взять следующий пень, как вдруг так и застылв дурацкой позе. Плод с харизматического дерева, который был в шкатулке! Утромперед школой он спрятал шкатулку с камнем в ящик со старыми тетрадями, а плодзачем-то сунул в рюкзак. И вот теперь он надежно покоится в животе у БориГрелкина. Мефодий пристально уставился на одноклассника. Никаких особых переменс Борей Грелкиным не произошло. Внешне это был все тот же забавный пингвин, ноуже слегка более разговорчивый и улыбчивый. Вероятно, основные магическиеизменения были еще впереди.

Мефодию захотелось огреть Борю Грелкина, ноэто было так же невозможно, как пинать щенка чао-чао. Боря так и излучалдобродушие. Мефодий плюнул и выкатил из подвала очередной пень…

Боря Грелкин погладил себя рукой по животику ипроизнес несколько трескучих фраз, вдохновляющих на труд. Его обычнаяслежавшаяся грязно-белая аура быстро сгущалась и насыщалась цветом, невольнопритягивая и заряжая тех, чьи энергетические контуры были слабее. Но Мефодиюэто было по барабану. Энергетические контуры у него были сильные, а в егоближайших планах маячили еще одиннадцать пней.

День и вечер прошли бездарно, что было,впрочем, вполне в духе их семейства. Эдя Хаврон торчал дома и, пыхтя, поднимална бицепс штангу, в паузах не забывая называть Мефодия дохляком и доходягой. Отздоровенного потного тела Эди Хаврона пахло конюшней.

– Я в твои годы… кххх… не в пример тем,которые… дурак, короче, ты! – подытожил он, опуская штангу так решительно,что затрещали спортивные штаны.

Его сестрица Зозо Буслаева заперлась в ванной,включила воду и разговаривала по телефону. Изредка Мефодий слышал, как матьгромко и вызывающе хохочет, заглушая даже воду. Этот хохот означал только одно:Зозо состряпывала себе свидание с очередным недопонятым женщинами экземпляром.Мефодий уже сейчас, заранее, готов был поклясться, что это какой-нибудьпересыпанный нафталином болван. Он определял это по напряженному хохоту Зозо,который раздавался вдвое чаще, чем обычно. Чутье подсказывало Мефодию, чтособеседник надоел матери до чертиков и она мысленно уже записала его внеликвиды.

Мефодий привычно терпел и хохот, и комментарииЭди. Его терпение истощилось лишь тогда, когда Хаврон брякнул:

– Слушай, я понимаю, что ты делаешьуроки! Но не мог бы ты писать помельче, чтобы чернила из ручки измазюкивалисьне так быстро?

– Хорошо! – послушно сказал Мефодийи тридцать раз мелко написал на последней странице тетради: «Эдя – жирныйбегемот, отстой в квадрате!» – Вот так? – спросил он, показывая тетрадь.

– Умница! В самый раз! – одобрилЭдя. Мефодий понял, что он ничего не прочитал и вообще отвлекся уже от своихэкономических грез.

«Ха-ха-ха! Вы такой милый! Мне кажется, я знаювас сто лет! Нет, двести лет! Ха-ха! Конечно, я не имею в виду, что вы такойстарый! Для мужчины главное душа… Что вы сказали, простите, главное? Ах, какойвы комик! Просто Петросян Хазанович Задорнов!» – заливалась Зозо из ванной истрадальчески хохотала.

Мефодий провел длинную жирную черту и сунултетрадь в ящик. Эта бредовая парочка ему осточертела. Он ощущал, что готовраспахнуть окно и прямо с подоконника шагнуть на тучку. В этот момент он понял,что обязательно начертит сегодня на ковре ту самую руну со дна шкатулки. Будьчто будет, но оставаться здесь дольше он уже просто не может.

Мефодий вспомнил о трех лопатах праха, которыеостанутся от него, если он неправильно начертит руну, но даже это показалосьвдруг неважным. Или он станет магом и удерет отсюда, или пусть его собирают сковра.

* * *

Настоящие швейцарские часы китайскогопроизводства немузыкально и жалко пискнули, изображая полночь. Мефодий,привстав на локтях, терпеливо дождался, пока они закончат терзать батарейку.Эдуард Хаврон не так давно пополоскался в душе и куда-то убежал. Не исключено,что даже и на работу. До утра он точно не появится. Зозо Буслаева металась наузком диванчике. Даже во сне у нее был несчастный вид. Утром ей предстояловстать ни свет ни заря и бежать пять километров, дразня вышедших на прогулкупесиков и перепрыгивая через лужи.

С новым поклонником, очеркистом Басевичем изгазеты «Вчерашняя правда», она познакомилась на выставке автомобильныхпокрышек, где творческая личность задумчиво ковыряла ногтем шину «Матадор», смутнонадеясь наскрести тему для новой статьи. Кроме работы, Басевич оказалсяпомешанным на здоровье. Ел он только свеклу, вареный лук, капусту и проросшеепшено. Иногда пару огурцов и персик. И больше ничего.

«Женщина, которая не выпивает натощак стаканасырой воды, для меня не существует!» – заявил он Зозо в первые пять минутзнакомства. Умная Зозо немедленно заверила его, что пьет сырую воду не тольконатощак, но и вместо обеда, а больше свеклы любит только вареный лук. Сама тогоне подозревая, она попала в десятку. На фоне общей любви к вареному луку ихсердца устремились навстречу друг другу. К тому же встающая не раньше полудняЗозо, к радости Басевича, оказалась любительницей раннего бега.

Басевич немедленно пришел в радостноевозбуждение и, пока многоопытная Зозо размышляла, какой черт потянул ее заязык, заявил ей, что он впервые за свои три неудачных брака видит нелегкомысленную самку, укушенную бешеной собакой приобретательства, а настоящуюмудрую женщину.

В общем, роман бурно развивался и был прерванна двое суток только неудавшимся опытом с боровом. К счастью, любительпроросшего пшена ни о чем не узнал. Примерно в то же время он обжег себеголосовые связки, полоская горло йодом, и двое суток не мог говорить потелефону, а только хрипел.

Но даже и в этом состоянии у него хватило силнакануне вечером позвонить Зозо и прохрипеть, что он завтра в шесть часов утраприезжает на метро, чтобы побегать трусцой под окнами у любимой женщины. Зозопришлось срочно раскапывать на антресолях спортивный костюм и забирать уМефодия его кроссовки. Размер ноги у них, по счастью, совпадал.

Мефодий вытащил шкатулку и осторожно открылее. Дно шкатулки было залито мертвенным светом. Прозрачный камень полыхал втемноте. Туман внутри вытягивался и пытался сложиться в руну – в такую же, чтобыла изображена на дне. Руна внезапно показалась Мефодию на редкостьбезобразной. Она была похожа на раздавленного жука, разбросавшего во всестороны полусогнутые лапы. Центр представлял собой окружность.

«Пора!» – подумал Мефодий.