Великие умы России. Том 2. Мстислав Келдыш - Владимир Губарев

Но хочу выделить один эпизод.

Александр Сергеевич Спирин, перечисляя наших общих знакомых, вспомнил о Келдыше. Он сказал:

– Мстислав Всеволодович принадлежал к числу людей, общение с которыми никогда не забывается и составляет одно из основных наполнений нашей жизни.

Я тотчас же с ним согласился, так как мне посчастливилось общаться с академиком Келдышем.

Потом Спирин долго рассказывал о своей первой встрече с президентом Академии наук СССР, о том, как он знакомил его с молекулярной генетикой, о создании Института белка, о внимании, которое оказывал великий ученый развитию биологии. Понятно, что воспоминания академика Спирина для меня были особо важными и интересными. Однако записать их я не мог – напоминаю, беседа за ужином была дружеская, и у нас не было ни званий, ни профессий – именно так бывает в подобных ситуациях…

Однако спустя несколько месяцев судьба вновь улыбнулась мне: я познакомился с воспоминаниями о М. В. Келдыше. В них я встретил знакомые слова и эпизоды… Итак, слово академику А. С. Спирину:

«Решающий шаг в повороте нашей биологии к современной в начале 60-х был сделан благодаря М. В. Келдышу. Всем известно, что у новой биологии в то время были серьезные противники. Заботой о науке, и особенно о биологической науке, в нашей стране был продиктован ряд шагов, которые М. В. Келдыш предпринял для нормализации положения, для противодействия лысенковской лженауке, для поощрения генетики, биохимии и других современных экспериментальных направлений… И. М. Гельфанд привез меня однажды в Институт прикладной математики, где мне пришлось прочитать М. В. Келдышу в его директорском кабинете популярную лекцию по молекулярной биологии. Затем последовал еще ряд лекций и бесед на научные темы. Мы были вдвоем: я был профессором, а он был студентом. Так продолжалось несколько недель. Удивительно! И надо было видеть, как человек интересуется. Это был не просто интерес к знаниям… А глаза его! Ни один портрет не отражает живых глаз его, глаз, в которых всегда был сосредоточен интерес и колоссальный внутренний заряд ума, интеллигентности и темперамента. Вот тогда меня и поразили впервые неподдельность, искренность интереса Мстислава Всеволодовича к науке совсем даже не его профиля, его умение сразу проникать вглубь и схватывать суть…

Институт белка и создан был, и развивался как детище М. В. Келдыша. Его роль в оснащении института первоклассным оборудованием, в довольно быстром возведении большого институтского здания, в установлении целого ряда прямых и доброжелательных контактов с руководителями аппарата Президиума АН СССР, в создании благоприятного отношения к институту со стороны всего руководства академии неоценима. Много значило для института и постоянное личное внимание к нему со стороны президента. Я не побоюсь сказать, что Институт белка в Пущине – самый «келдышевский» из наших биологических институтов…

Я представляю, каких сил ему стоило скрывать (но уберечь их в себе) эти яркие человеческие черты ради того, чтобы сохранить Академию наук. Каких сил ему стоило то, что тогда началось, когда нужно было подписывать письма Ф. Хэндлеру против американской академии, когда нужно было делать определенные шаги против А. Д. Сахарова. Я понимаю, что это было безумно трудно, и думаю, что такой человек, руководивший академией в то время, был абсолютно несопоставим с режимом, который существовал в конце 70-х годов. Поэтому я думаю, что он действительно – фигура трагическая. И тем не менее я считаю, что той жертвой, которую он нам принес, он сделал благо для нас – академия выстояла!»

Конечно же, сражение за нормализацию положения в отечественной биологии М. В. Келдыш выиграл. Он был последователен, настойчив и непримирим. При всей своей внешней мягкости, казалось бы, уступчивости он всегда добивался своего, шел упорно вперед, если понимал, что это нужно науке, а следовательно, и стране.

Именно при Келдыше значение науки, ее авторитет и стремительное развитие практически по всем направлениям в стране выросли поистине до космических высот. Однажды президент РАН академик Ю. С. Осипов сказал: «Это был золотой век отечественной науки», и, безусловно, он прав.

Из воспоминаний Н. Л. Тимофеевой:

«Знакомясь с научными учреждениями, Мстислав Всеволодович посетил многие города нашей большой страны. Его можно было встретить в Ташкенте, Алма-Ате, Баку, Ереване, Тбилиси, на Дальнем Востоке, на Камчатке, в Новосибирске, Томске, Киеве, Донецке, Сыктывкаре, Петрозаводске, Мурманске, в Крыму, в Сибири, на Северном Кавказе и в других местах. Где бы он ни был, он был неутомим. Я помню, как Лев Андреевич Арцимович после поездки с Мстиславом Всеволодовичем в Зеленчук (Карачаево-Черкесия), где строилась Специальная астрофизическая обсерватория, рассказывал, что за ним никто не мог угнаться (а ведь у него болели ноги). На стройке он так стремительно взлетал на леса, что спутники за ним не поспевали. Он был гостем угольных шахт, летал на вертолете над кратерами вулканов Камчатки, встречался с моряками и плавал на кораблях Северного флота. Я уж не говорю о космодроме. Это его особая привязанность».

Особое внимание академик Келдыш уделял развитию науки за Уралом. Через три месяца после своего избрания президентом академии он приехал в Новосибирск. Там отмечался юбилей его учителя и друга академика Лаврентьева. На торжественном заседании Келдыш, в частности, сказал:

«Когда работа по созданию Сибирского научного городка будет доведена до конца, мы получим образцовое научное учреждение, громадный комбинат науки, который призван не только поднимать науку в Сибири, не только содействовать росту производительных сил Сибири, но и сыграть выдающуюся роль в развитии всей советской науки».

Так сказал президент Академии наук, но не только сказал, но приложил немало сил, чтобы наука во всех уголках страны развивалась стремительно. Он определял точки роста ее, поддерживал талантливых людей, где бы они ни работали! Весьма показательна история создания научного центра на Дальнем Востоке. Николай Алексеевич Шило – легендарный открыватель золотых приисков на Колыме – рассказал мне о том, какую роль сыграли два человека – Келдыш и Лаврентьев – в его судьбе и судьбе всей науки на Дальнем Востоке. Я спросил у него:

– Колыма – это золото, лагеря, рабский труд… Именно такое впечатление остается, когда слышишь это слово. Вы работали там много лет, открыли ряд месторождений, но неужели жизнь там изменилась, когда на Колыму пришла большая наука?

– Безусловно! Родилась идея создать в Магадане академический институт в составе Сибирского отделения Академии наук СССР. К нам в Магадан зачастили высокие гости, да и в Москве принимали меня с большим интересом. Кстати, состоялась встреча и с Н. С. Хрущевым. Но он разочаровал меня: очень спокойно отнесся к развитию науки на Колыме. К счастью, президентом Академии наук стал академик М. В. Келдыш. Он начал активно поддерживать нас. Делать это было нелегко, так как по-прежнему наши исследования носили гриф «Секретно». Но академик Келдыш старался, чтобы наука в дальних краях расширялась. Я был избран членом-корреспондентом АН СССР, меня направляли на разные международные конгрессы и конференции. Все это давало возможность не только устанавливать контакты с зарубежными коллегами, но и знакомить их с достижениями нашей геологической науки. А нам было что показать и рассказать!