Поющие в терновнике - Колин Маккалоу

— Во всякой бочке меда есть своя ложка дегтя, —сказал он, похлопал свою новенькую машину по боку и, оставив за собою накрепкозапертые ворота, поехал дальше — до Главной усадьбы оставалась еще милязеленого луга без единого деревца.

Даже на взгляд ирландца, привычный к замкам и роскошнымособнякам, это австралийское жилище выглядело внушительно. Ныне покойныйвладелец Дрохеды, старейшего и самого богатого имения во всей округе, безпамяти влюблен был в свои владенья и дом отстроил им под стать. Двухэтажный, построенныйв строгом георгианском стиле, дом этот сложен был из отесанных вручную плиткремового песчаника, доставленных из карьера с востока, за пятьсот миль;большие окна с узорчатым переплетом, широкая веранда на металлических опорахопоясывает весь нижний этаж. У всех окон, точно изящная рама, ставни черногодерева — и это не только украшение: в летний зной их закрывают, сохраняя вкомнатах прохладу.

На дворе уже осень, и крыша веранды и стены дома обвитыпросто сетью зеленой листвы, но весной эта глициния, посаженная полвека назад,когда достроен был дом, все захлестывает буйным цветеньем лиловых кистей. Домокружен несколькими акрами заботливо ухоженного газона, по этой ровной зелениразбросаны аккуратные, на английский образец, куртины — и даже сейчас еще яркоцветут розы, желтофиоли, георгины и ноготки. Строй великолепных «призраков» —эвкалиптов с почти белыми стволами и узкими листьями, трепещущими на высотедобрых семидесяти футов, заслоняют дом от безжалостного солнца: их ветви, густоперевитые плетями ярко-лиловой бугенвиллеи, образовали сплошной шатер. Даженеизбежные в этом полудиком краю уродливые цистерны-водохранилища укрыты плащомвыносливых местных вьюнков, ползучих роз и глициний и ухитряются выглядетьскорее грубой необходимостью, а украшением. До безумия влюбленный в своюДрохеду покойный Майкл Карсон наставил цистерн с избытком: по слухам, тутхватило бы воды поливать газоны и цветники, даже если бы десять лет кряду невыпало ни капли дождя.

Тому, кто подъезжал со стороны луга, прежде всего бросался вглаза сам дом и осенявшие его эвкалипты, но потом взгляд замечал по сторонам инемного позади еще одноэтажные постройки из светло-желтого песчаника,соединенные с главным зданием крытыми галереями, тоже захлестнутыми вьющейсязеленью. Здесь дорога с глубокими колеями переходила в широкую подъезднуюаллею, усыпанную гравием; она огибала дом сбоку — здесь открывалась круглаяплощадка для экипажей — и вела дальше, туда, где кипела подлинная жизньДрохеды: к скотным дворам, сараям, стригальне. Все эти постройки и связанные сними работы укрывала тень исполинских перечных деревьев — в душе отец Ральфпредпочитал их бледным эвкалиптам, стражам Большого дома. Густая листваперечных деревьев, такая светлая, звенящая неумолчным жужжаньем пчел, таит в себечто-то благодушно-ленивое и как нельзя лучше подходит для фермы в недрахАвстралии.

Отец Ральф поставил машину и пошел к дому, а с веранды ужесияло широчайшей улыбкой ему навстречу осыпанное веснушками лицо горничной.

— Доброе утро, Минни, — сказал он.

— Доброе утречко, ваше преподобие, да как же приятновас видеть в такой славный денек! — Выговор у нее был самый ирландский.Одной рукой она распахнула перед гостем дверь, другую заранее протянула за егопотрепанной, совсем не подобающей сану шляпой.

В просторной полутемной прихожей, где пол выложен былмраморной плиткой и поблескивали медные перила широкой лестницы, отец Ральфпомедлил, пока Минни не кивнула ему, давая знак пройти в гостиную.

Мэри Карсон сидела в кресле, у высокого, во все пятнадцатьфутов от полу до потолка, раскрытого окна и, видимо, не замечала вливающегося сулицы холода. Густые волосы ее оставались почти такими же ярко-рыжими, как вмолодости; на огрубелой веснушчатой коже проступили еще и коричневые пятна —печать старости, но морщин для шестидесяти пяти лет было немного — так, легкаятонкая сетка, словно на пуховом стеганом одеяле. Неукротимый нрав этой женщиныугадывался разве только по глубоким резким складкам, идущим от крыльев прямогоримского носа к углам рта, да по холодному взгляду бледно-голубых глаз.

Отец Ральф прошел по дорогому французскому ковру и молчапоцеловал руки хозяйки; при своем высоком росте и непринужденности движений онэто проделал с большим изяществом, да еще строгая черная сутана придавала всемуего облику особую изысканность. Невыразительные глаза Мэри Карсон вдругблеснули смущением, она едва сдержала жеманную улыбку.

— Выпьете чаю, отец Ральф?

— Это зависит от того, хотите ли вы прослушатьмессу, — сказал он, сел напротив нее, закинул ногу на ногу, так что подсутаной стали видны брюки для верховой езды и сапоги до колен; в этих краяхприходскому священнику иначе одеваться трудно. — Я приехал исповедать васи причастить, но если хотите прослушать мессу, через несколько минут буду готовначать. Я вполне могу попоститься еще немного.

— Вы чересчур добры ко мне, святой отец, —самодовольно заявила Мэри Карсон, превосходно понимая, что и он, как всепрочие, относится столь почтительно не к ней самой, но к ее деньгам. —Пожалуйста, выпейте чаю, — продолжала она. — С меня вполне достаточноисповедоваться и получить отпущение грехов.

На лице его не выразилось ни тени досады — здешний приходбыл отличной школой самообладания. Раз уж замаячил случай подняться изничтожества, в какое он впал из-за своего слишком пылкого нрава, больше онтакой ошибки не совершит. И если тонко повести игру, быть может, эта старуха иесть ответ на его молитвы.

— Должна признаться вам, святой отец, что я оченьдовольна минувшим годом, — сказала она. — Вы куда более подходящийпастырь, чем был покойный отец Келли, да сгноит господь его душу. — Припоследних словах в ее голосе вдруг прорвалась мстительная свирепость.

Отец Ральф вскинул на нее весело блеснувшие глаза.

— Дорогая миссис Карсон! Вы высказываете не слишкомхристианские чувства!

— Зато говорю правду. Старик был отъявленный пропойца,и я уверена, господь Бог сгноит его душу, как выпивка сгноила его тело. —Она наклонилась к священнику. — За этот год я неплохо вас узнала, и, надодумать, я вправе задать вам несколько вопросов, как вы полагаете? В концеконцов вам тут, в Дрохеде, живется привольно: изучаете скотоводство,совершенствуетесь в верховой езде, избежали неустроенной жизни в Джилли.Разумеется, я сама вас пригласила, но, надо думать, я вправе и получитькое-какие ответы, как вы полагаете? Не так-то приятно услышать это напоминание— сколь многим он ей обязан, но он давно ждал часа, когда она сочтет, что онуже достаточно в ее власти, и начнет предъявлять какие-то требования.

— Конечно, это ваше право, миссис Карсон. Я вам бесконечноблагодарен за доступ в Дрохеду и за все ваши подарки : за лошадей, за машину.

— Сколько вам лет? — спросила она без перехода.