Не отступать! Не сдаваться! - Александр Лысев

Тот утвердительно закивал головой — распоряжения на этот счет уже были даны несколько раз в течение дня заглядывавшему в блиндаж Кутейкину, и теперь взвод Егорьева находился в боевой готовности.

— Прощайте, лейтенант.

Потом тихо скомандовал: «За мной, ребята» — и вместе с разведчиками быстро растворился в темноте.

Егорьеву почему-то стало жалко этого молчаливого капитана. Что-то несчастное и обреченное было в выражении его лица. «Почему мне так показалось? — думал про себя он, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в сумраке ночи. — А может, мне действительно так только показалось… Но капитан, видно, свое дело знает: ни слова лишнего, все четко, даже выход свой по часам сверял. — Егорьев улыбнулся: — Дисциплина! — И, думая о только что ушедшей разведгруппе, продолжал делать про себя замечания: — Конечно, дисциплина, а как же иначе. Но ребята у него что надо. Наверное, у себя в разведроте на лучшем счету».

И вдруг, испугавшись, как бы такими лестными мыслями не сглазить все дело, стал напряженно вслушиваться в темноту. Даже плюнул потихоньку три раза через левое плечо и постучал по деревянной рукояти лежащего в прикрепленных к поясному ремню ножнах тесаку. Но все было тихо. Лишь с едва слышным шипением медленно опускались в реку догорающие немецкие ракеты, да где-то в кустах совсем по-мирному заливалась какая-то ночная пичуга. Прождав еще минут десять и окончательно убедившись, что все спокойно и разведчики теперь уже наверняка миновали благополучно передний край противника, Егорьев отправился к себе в блиндаж, докладывать Полесьеву о выполнении задания.

В штабе семьдесят пятого стрелкового полка шел доклад командиров батальонов об обстановке на занимаемых их подразделениями рубежах. Штаб полка располагался в раскинувшем свои хаты по восточному склону балки небольшом хуторе, находящемся по соседству с тем, другим, в котором обосновался штаб второго батальона капитана Тищенко.

Подполковник Еланин, восседая на покрытом черным, кое-где потрескавшимся лаком огромном стуле с высокой резной спинкой и положив локоть на широкий подлокотник, подперев щеку ладонью, выслушивал четкий, без запинки, рапорт' командира третьего батальона старшего лейтенанта Вязова. Вязов докладывал долго и обстоятельно: начиная с изменений в диспозиции немцев перед его участком и кончая расходом боеприпасов в батальоне. Затем примерно то же самое, только касательно своего батальона, говорил и четвертый комбат — маленький черноглазый татарин капитан Талатов. Когда комбаты закончили, Еланин, обведя комнату взглядом исподлобья, поднялся со своего немилосердно заскрипевшего стула, жестом остановив последовавших было его примеру сидевших за столом офицеров, заговорил:

— Требования у меня к вам остаются уставные, но особое внимание прошу обратить на несение боевого охранения.

Прохаживаясь по комнате, подполковник продолжал:

— По последним данным, разведчиками в непосредственной близости от нашего переднего края замечена передислокация немецких частей. Вчера на участке соседней дивизии была обстреляна группа саперов противника. Предполагаю, что немцы имеют намерение разведать проходы в наших минных полях. Отсюда вывод: не исключена возможность общего наступления, и причем в ближайшее время. Поэтому от вас требуется особая бдительность. О любом замеченном в расположении противника передвижении докладывать немедленно. Вопросы есть?

Комбаты дружно ответили:

— Никак нет, товарищ подполковник.

— Тогда все свободны, — закончил Еланин.

И, когда офицеры уже направились к двери, произнес:

— Капитана Тищенко попрошу задержаться.

Тищенко остановился и, дождавшись, пока все выйдут, притворив дверь, подошел к столу.

— Ну что, Василий, — повернулся к нему подполковник.

На усталом и угрюмом лице Еланина изобразилась улыбка.

— Прошел Степанков, жив, дает информацию.

Степанков был тот самый капитан, которого вчера вечером провожал Егорьев.

— Да, жив, — тихо ответил Тищенко. — И слава богу, что так.

Между ним и подполковником давно были хорошие отношения. Еланин в знак особого расположения называл его на «ты». Давнее знакомство связывало этих людей. В самом начале войны Тищенко, тогда еще старший лейтенант, командовал ротой в полку Еланина. И знали бы они друг друга точно так, как ротный командир своего комполка, если б не столь трагичное стечение обстоятельств. Полк, изрядно поредевший, усталый и изможденный, третьи сутки длинной серой вереницей тащился, вдыхая пыль, по дорогам Белоруссии. Был он в числе тех разрозненных частей Красной Армии, которые, приняв на себя первые удары врага и будучи не в силах противостоять им, потеряв две трети личного состава, теперь шли, ехали на восток, наводнив шоссе и проселки, без приказов и конечных пунктов движения, растеряв штабы и утратив командование. Полк Еланина еще все-таки напоминал организованную воинскую часть, во всяком случае имел своего живого командира. Вместе с остальной лавиной войск полк уходил от наступавших на пятки немцев, и вот на третий день, после очередной бомбежки, обстановка прояснилась: полк оказался в окружении. Это известие застало всех врасплох. На дороге поднялась суета, а принять какие-либо меры уже не хватило времени — через полчаса из ближайшей рощи выскочили немецкие танки и принялись крушить гусеницами все живое и неживое на своем пути. И быть бы полку до последнего человека вдавленным в дорогу, да какой-то офицер-артиллерист, развернув с расчетом последнее уцелевшее орудие, подбил из него два танка, закупорив ими шоссе. Еще два закидали бутылками с горючей смесью бойцы, воодушевленные видом горящих первых двух. Немцы повернули назад.

Оставшихся в живых от личного состава полка, ошалевших от дыма и крови людей руганью и кулаками, а порой и выстрелами привели в чувство. Заняли круговую оборону по обеим сторонам дороги, выслали вперед разведчиков. Те вернулись быстро, доложив, что кругом немцы и пробиться к своим нет никакой возможности. И тогда Еланин принял решение: как есть — находясь в круговой обороне и лишь упрочив ее, дожидаться нападения со стороны противника. Что это нападение последует, и последует очень скоро, подполковник не сомневался, а лезть самому на немецкие заслоны означало лишь погубить людей. В обороне они продержатся дольше, а там… там, быть может, спутают в сумятице атаки немцы свои ряды и откроется хоть какая-нибудь самая маленькая щелочка в их порядках. Еланин понимал, что вероятность подобного очень мала, и все же с решимостью обреченного верил в эту последнюю возможность.

Немцы не заставили себя долго ждать. Едва кое-как закрепились у дороги, как снова появились танки. На этот раз их было около десятка. Первый, самый легкий, на бешеной скорости взлетел на пригорок, обогнул по нему перекрывшие дорогу машины и, едва не задевая при крутом спуске стволом пушки землю, скатился вниз; злобно урча, выбрался на дорогу. Остальные, с тяжелым, надсадным гулом, тоже начали карабкаться вверх. По танкам никто не стрелял — у последнего орудия кончились снаряды. Люди молча лежали в недорытых окопах, в придорожных кюветах и глядели на этот быстро приближающийся маленький танк, как на страшный вестник неотвратимо надвигавшейся за ним смерти.