Восьмерка, которая не умела любить - Валерия Леман

О господи! Еще одна пылкая натура, готовая все объяснить цифрами. Слышали бы вы, как Ольга читала — с выражением, соблюдая все правила интонации, как примерная ученица на уроке литературы: «Я учу тройку — самоотверженности, четверку — легкости, пятерку — раскованности…»

От вибраций ее голоса у меня сразу зазвенело в ушах.

— «Шестерку — скромности, семерку — скрытности, а восьмерку — любви». Ты понимаешь, Ален? Ведь ты — тройка. То, что сейчас происходит, это твоя учеба. Я тебя учу самоотверженности, понимаешь?

«Восьмерку — любви», — повторил я мысленно.

Ольга поняла, что брат ее не слушает, и нетерпеливо постучала кулаком по панели. Я сделал вид, что с восторгом внимаю.

— Чему ты меня учишь?

— Самоотверженности, — повторила сестра. — Например, легко уступить свою спальню. А вот Толика я пыталась учить любви, потому что он — восьмерка. И это чистая правда, ведь большего эгоиста…

— Так он восьмерка? — остановил я ее оживленную тираду. — Прочитай-ка, что там написано о восьмерке.

Ольга надулась.

— Вечно ты меня перебиваешь! Про восьмерку все тоже совпадает. Восьмерки непостоянны, эгоистичны, не способны любить. И это верно, потому что Толика не интересует ничего, кроме собственных талантов и планов. Отчего в конце концов мы и расстались. Вот, цитирую «речь» восьмерки: «Мне не нужна любовь, я требую уважения». Очень точно. Знал бы ты, сколько я от него вынесла! А внешне все благополучно: он мне не изменяет, не грубит, просто каждый раз…

Мне захотелось заткнуть уши. К счастью, Ольгино общежитие находится недалеко от Арбата, так что уже через пару минут я с облегчением развернулся у подъезда и первым вылез из машины.

— Мадам, мы прибыли.

— Между прочим, мадемуазель, — любезно оскалилась в полуулыбке Ольга, и мы направились к дверям.

Все было тихо-мирно. Ольгин бывший хахаль Толик предусмотрительно свалил, предоставив ей возможность без лишних сцен собрать вещи. Похоже, это девушку особенно задело — она поджала губы. Но вслух ничего не произнесла. Мы быстро, не говоря ни слова, упаковали все в два огромных чемодана и две сумки, после чего Ольга отправилась напоследок посплетничать к подруге, а я уселся в пустой комнате, от нечего делать листая старые журналы мод и каталоги.

Поверьте мне на слово, я никогда не рассматривал зевание над иллюстрированными журналами в качестве одного из методов следствия. Сейчас просто смотрел картинки. И неожиданно для себя увидел знакомое невинное выражение инфантильного личика — одетый в фирменные плавки цвета спелого апельсина, на меня пялился голубоглазый душка с таинственной записи покойного Лиманского. Телом он был — вылитый Адонис, да и томное выражение смазливого лица делало его неотразимым для женщин климактерического периода. Я даже рассмеялся от удовольствия. Чего проще, оставалось просто переписать адрес и телефоны журнала, а там поинтересоваться манекенщиком — я посмотрел на подпись под снимком — Кириллом Буковым.

Ого! Мне стало совсем хорошо. Выходит, голубенький Кирюша, возлюбленный Лиманского, и тот типчик на вечеринке — одна и та же личность! Теперь я готов был даже дать доверенность на «Пежо» моей дорогой сестре.

Все складывалось как нельзя лучше. Мы погрузили вещи в машину, за каких-то полтора часа оформили у нотариуса доверенность, и я отвез Ольгу домой, выгрузив прямо на руки расплывшегося в улыбке Заки, который по такому случаю не стал меня пилить на предмет раннего исчезновения из дома.

После трогательной сценки — Ольга премило хлопала ресницами, Заки пел на тему «Как повзрослела крошка!», Васек с мрачной физиономией таскал вещи наверх, в спальню, — я сделал компании ручкой и отправился в редакцию модного каталога.

По случаю предобеденного времени часть сотрудников редакции, расположенной в двухэтажном особнячке, дружно курила в коридорах, а большинство уже галдело в баре-буфете, оборудованном в полуподвале. Покружив по пустым кабинетам и не найдя среди курящих нужных людей, я приобрел ценную информацию, а затем спустился ниже, намереваясь заодно пообедать в приятном месте.

Место действительно было приятное — полумрак, китайские фонарики над каждым столиком, а под стойкой бара — огромный изогнутый бассейн с золотыми рыбками и великолепными мраморными гурами. Я окинул зал взором, отметил худого лысого парня в мятом клетчатом пиджаке, обрисованного мне курящими сотрудниками наверху в качестве главного фотографа, и, сделав заказ, подошел к нему.

— Место не занято?

Он коротко взглянул на меня глубоко посаженными глазами, буркнул что-то похожее на разрешение и снова принялся поглощать свой бифштекс. Отметив хорошую скорость работы его челюстей, я забеспокоился, что, покончив с едой, парень немедленно умчится, и энергично приступил к делу. А сие означает, что заговорил я солидным баритоном, обычно производящим хорошее впечатление на клиентов:

— Я представитель парижской косметической фирмы (тут очень кстати пригодилось мое удостоверение главы московского филиала отцовской конторы), производящей большой ассортимент мужской косметики. Мы планируем рекламную кампанию в Москве, подыскиваем хороших фотографов и манекенщиков. Знакомые порекомендовали мне вас.

Сотрудник журнала хмуро на меня уставился.

— Какие знакомые?

Я сдержанно улыбнулся.

— Мои знакомые (с нажимом на многозначительное «мои»). Я думаю, вам это без разницы, ведь заработать приличную сумму я предлагаю вам, а не посредникам.

Фотограф доел бифштекс и, отодвинув тарелку в сторону, взглянул на меня без всякого интереса.

— Мне не требуются приработки. Я загружен с головой, и мои гонорары вполне меня устраивают.

— Хорошо, — кивнул я. — Тогда, возможно, кто-то из манекенщиков не откажется. Я тут смотрел ваш каталог, и мне понравилось несколько лиц. К примеру, Кирилл Буков — очень одухотворенное лицо, славянский тип…

Мой визави с шумом отхлебнул кофе из крошечной чашки.

— Его уже нет.

Я запнулся.

— В каком смысле — нет?

— В прямом. Нет с нами. Застрелили месяца три назад, прямо у собственной машины на автостоянке. — Лысый усмехнулся. — Ну что, вас интересуют еще какие-нибудь манекенщики?

Я пожал плечами. В этот момент принесли мой обед, и я принялся расставлять перед собой тарелки. Фотограф больше не был мне нужен, я от него получил уже все, что мог, — еще один труп. Об этом стоило подумать. После обеда.

Я люблю август, этот самый мягкий и щедрый месяц российского лета. С каким удовольствием я вернулся бы к вечеру после славного трудового дня в свой дом, если бы не одно «но» — особнячок сейчас переполнен людьми. Да и вряд ли при сложившихся обстоятельствах вообще можно было назвать его своим.

Едва я, поставив машину в гараж, вышел на гравийную дорожку с кустами шиповника по обе стороны, как из раскрытой двери дома выскочил побагровевший от эмоций Васек. Вид его не выражал радости, а в руках болталась большая хозяйственная сумка.