Кольца Джудекки - Вера Евгеньевна Огнева

— Погодим пока. Вроде зашевелился.

Илья открыл глаза. Будто смотришь залитый глицерином снимок. Изображение смазывалось по краям и выпячивалось в середине. Белым непропеченным блином вплыло лицо Иосафата, за ним — блинчиком поменьше — Ивашки.

— Очухался, слава…

— Кому?! — перебил вертухай, но уловить на крамоле хитрого трибунальщика не смог.

— Слава господину Алмазову, говорю. А ты чего подумал?

— Помстилось, — хмыкнул Ивашка.

— А ведь ты точно на спрос пойдешь. Я тебе то твердо обещаю. Думай теперича, че врать будешь.

— Мне врать нечего. Я приказы исполнял. Как велели, так и делал.

— Ага. Побрыкайся, побрыкайся, крюковское отродье!

— Мне Лаврентий Палыч сказал: чем больше порошка насыплю, тем быстрее дело пойдет.

— Вдвоем, значит-ца, ладили дохтура извести? А знаешь ли, что господин Алмазов в нем большой интерес имеет?

— Для чего?

— Поспрашай мне еще, сволочь бандитская!

— А вы не попрекайте!

— Выкатывайся, давай, отседова! — последовал категоричный приказ. А, поскольку оппонент не проявил должной прыти, голос председателя трибунала наддал:

— Катись, говорю. Дверь закрой! И, чтобы не подслушивал. Вали, кому сказано!

— Я приказ имею: ни с кем наедине болящего не оставлять, — нагло заявил Ивашка. Илья скосил глаз. Рука мятежного вертухая лежала на кобуре. Но Иосафат не забоялся:

— Ты за пистоль-то не хватайся, а то я те им же всю рожу раскровяню. А Лаврюшке можешь передать, что я его приказ своей волей отменил.

— Не понял?! — Ивашка картинно выставил вперед ногу. Герой-пионер, блин.

Но пойдя на разрешенный покровителем бунт — просчитался. Из рукава Иосафата Петровича вылетела круглая гирька на резинке, коротко ткнула охранца в грудь и юркнула обратно. Ивашка склонился, хватаясь руками за ушибленное место. Иосафат же, пользуясь временной беспомощностью супротивника, взял его за шиворот и выкинул за порог. Дверь уверенно чмокнула. Кованый крючок запал на петлю.

— Чего уставился? — недовольно рявкнул Иосафат, но заглянув в безразличные глаза Ильи, добавил уже спокойнее:

— Ивашка-то на меня доносить побег. Если ты покажешь про кистень, меня на спрос потянут, если не покажешь — его. Хотя, ты щас ни имени своего, ни прозвания не вспомнишь пожалуй. Господин Алмазов за спросом придет — не похвалит. На-ка хлебни, — Иосафат поднес ко рту Ильи чашку. Тот на всякий случай сжал зубы и зажмурился.

— Да че ты упираешься-то? Не отрава, чай — снадобье местное от любой хвори помогает. От твоей — тоже сгодится.

Остро пахнущий, теплый настой потек в рот. Илья держался, не глотал, пока хватало воздуха. Но пришлось, куда деваться.

— Во-во попей. Двое суток вокруг тебя маемся. Занадобился ты, виш, зачем-то кормильцу нашему. Слышишь меня, аль нет?

Ситуация, наконец, окрасилась некоторым смыслом. Или антидот начал действовать? Мысль пошла свободнее. И тут же возник занудный вопрос: для чего сам местный владыка пожаловать собирается? Зачем ему безвестный недавний проявленец?

Г-н Алмазов представился Илье в виде восточного сатрапа из пионерской сказки: толстый, обтянутый парчовым халатом живот, черная курчавая борода…  сим-сим-селябим…  или сим-сим-откройся?

Снадобье оказалось достаточно эффективным. Иосафат несколько повеселел. Разглядел благодетель, что проявленец уже и помаргивает, а не таращится в одну точку. Озирается, значит, пришел в себя. Хитрый купчина поспрашал немного болящего: чего тот во сне видел, да не слыхал ли голосов. Илья отозвался в смысле: не знам, не ведам, спамши. А для большего напущения тумана спросил, что с ним случилось. Иосафат, как никогда кратко, пояснил: солнечный удар пополам с поносом. Тут де такое бывает.

Когда требовательно заколотили в дверь, сознание бывшего доктора, бывшего проявленца, бывшего эксперта, а теперь незнамо кого, окончательно просветлело. Он отчетливо воспринимал окружающее: слышал, видел, осязал, мог составить логическую цепочку, и уже робко начинал анализировать.

Явление г-на Алмазова опровергло скоропалительные предположения Ильи. Слегка полноватый, но подтянутый, подвижный субъект, быстрой, четкой походкой двинулся от двери к топчану.

Никаких местных ремков. Никакой ностальгической одежки. Белая мягкая ткань из необработанного папира, оказывается, прекрасно годилась на рубашки. Брюки из нее же. Все сшито совсем недавно. Свеженькое, чистое. Очки — скорее встретишь рогатую кошку, нежели такие очки в мире теней — дорогущие полихромы в еще более дорогой оправе. Впрочем, они, скорее всего, остались от проявления. Глаз за дымчатыми стеклами не видно. Как часто бывает у восточных людей, кожа век темнее, чем на щеках. От придуманного «сатрапа» — вообще ничего.

Г-н Алмазов некоторое время рассматривал распростертого на топчане человека, но заговорил только поймав осмысленный взгляд:

— Здравствуйте, Илья Николаевич.

Никаких сомнений — современник или около того. Сохранный. Снулости в помине нет. И тут же вихрем, обвалом — надежда: за стеной его, Ильи, настоящий мир. А каменно-пыльное средневековье — все-таки эксперимент, похищение, киднэпинг, просто розыгрыш, в конце концов. А цена? — пискнул ехидный скептик, вечно живущий внутри. Заплачу, твердо решил Илья. Сделаю все, что потребуют.

Подумал и тут же осекся. Не все, ох не все! Во-первых, для Ильи существовали некие глубины зла, на которые он никогда не опустится. Во-вторых, ему могут вообще ничего не предложить. Щас г-н Алмазов спрос изладит и отвалит к себе, оставив Илью догнивать тут.

— Вы меня слышите? — чуть повысил голос визитер.

— Да, — хрипло отозвался Илья.

— Очень хорошо. Жаль, что наша встреча не состоялась раньше. Избежали бы массы неприятностей. В определенной степени конечно. Вы в состоянии связно говорить?

— Да, — Илья сделал попытку приподняться. К нему по, мановению г-на Алмазова тут же подскочил красный и потный от верноподданнических чувств Иосафат, ухватил за плечи, уложил бессильное тело на топчан. Г-н Алмазов без улыбки, но впрочем, поощрительно покивал Иосафатову рвению. Тот, слегка припоклонившись, отступил. Еще бы беленькое полотенчико через руку перекинуть — половой в кабаке.

Визитер тем временем переводил взгляд с болящего на остальных участников свидания. Иосафат пыхтел в непосредственной близости, чуть поодаль топтался Ивашка. Уловив заплечный взгляд начальства, вертухай вытянулся в струнку. Однако приговор был краток:

— Все вон!

— Но как же… он же…  — проблеял Иосафат, получив в ответ холодный взгляд сквозь полихромы. Ивашка, перестукнувший копытами в углу, и того не удостоился.

— Ну! — слегка наддал Алмазов.

Не зло, разве с легким холодком: мол, не видите разве? Мол, прошу оставить. А они ему тоже молча, но в крик: да как же мы вас, дорогой и горячо любимый, одного…  да неизвестно на кого оставим-то, хоть и знаем его как облупленного. А вдруг злоумышляет?

Илье неожиданно вспомнилось из поздней молодости — визит Леонида