Фейсбук 2019 - Александр Александрович Тимофеевский

Иванова, маленькие, драгоценные в каждом сантиметре: их надо разглядывать, но невозможно разглядеть - слишком далеко, слишком высоко. Вот уж воистину: хотели как лучше, а получилось как всегда; решили поменять иерархию, великого художника водрузить на почётное место, и в результате убили его картины, уничтожили их смертельно нелепой развеской. А все от почтительности к творцу и дворцу. Алле, это не одно и то же. Прекрасные парадные залы подходят для больших картин - больших не по смыслу, не по масштабу задач, не по месту в истории искусств, а просто по размеру. Размер имеет значение.

равильный был пост. Я не люблю нынешнюю власть, совсем, но желать своей стране поражения это в чистом виде Ленин Владимир Ильич и Смердяков, который у него в анамнезе.

Приехал в Петербург на юбилей подруги. Дело было в ресторане на Петроградской, а остановился я на Невском. В начале второго вспомнил про главное в Питере, про мосты - по всем старым понятиям уже была бы драма. Но теперь никакой безысходности: есть новые мосты, которые никогда не разводятся, они у черта в жопе, но мы долетели по ним за 20 минут, и есть линия метро, открытая всю ночь, и раз в полчаса по ней перевозят путников запоздалых с одного берега на другой. В бедной моей юности мечтать о таком было нелепо. Советская власть, даже при позднем Брежневе исполненная остаточного идеализма, считала, что днём надо строить светлое будущее, а ночью спать, чтобы лучше работалось, и весь порядок вещей крутился вокруг этого. Вот чем, в частности, путинский авторитаризм лучше развитого социализма: он циничен и уважает одни деньги. В городе, где летом белые ночи, люди гуляют, и у них возникает надобность перебраться через реку. Если есть надобность, должна быть и возможность - только плати. Так рассуждают деньги, порождая комфорт и многообразие. Идеалы, даже остаточные, замыкаются на себя, и скукожившаяся жизнь, гордая своей аскезой, проходит на одном и том же берегу.

Ходил опять на выставку Репина, и там «Гопак» - последняя лучшая его картина, и в ней, как всегда, рассказывается анекдот, но тут он вырастает до метафоры, исполненной противочувствий: восторг, ужас, отчаянье, свобода, отвращение - всего много, и все сплелось, соединилось, опрокинувшись на столетия назад, на век вперёд, в сегодня, в кровавый красный беспредел, в его минуты роковые - в 1917 год? в 2014? - хз, как говорится.

За «Рольфом» пришли. Уголовное дело возбудили против Сергея Петрова. Мы не знакомы, но самое время сказать, как я ему благодарен: он финансировал «Русскую жизнь», ещё бумажную, лучший, на мой взгляд, журнал последних десятилетий и уж точно лучший, в котором я работал. Не удивительно, что Сергей Петров голосовал против Закона Димы Яковлева и пакета Яровой. И то, что произошло сегодня, не удивительно, увы, тоже. Сил Вам и мужества, дорогой Сергей Анатольевич!

Курентзис, на днях покинувший Пермский театр, опубликовал сегодня открытое письмо. Мало кто из писателей мог бы сочинить такое. Это очень сильный, умный и прекрасный текст. И подписан он одним именем - Теодор - как царский манифест. В наше время только великий артист имеет право на этот монарший жест.

Вот отрывок, а ссылка на письмо целиком будет в первом коменте.

Все эти годы мы находились в постоянной гонке. Это не была гонка за обладанием наградами. Успех — это среднестатистический интеллектуальный вердикт, лишенный сердечного признания, поэтому про успех лучше молчать. Если он был, то в будущем он утвердится в памяти. К чему тогда была эта гонка? Может быть, мы пытались обогнать самих себя в желании увидеть собственный забытый лик, который теряется в эпидемиях нашей жизни. Может быть, это была бесконечная страсть преодолеть барьеры времени, чтобы сообщить в будущем о «сейчас». Так мы, несчастные счастливцы, гнались за неизвестным: то по Елисейским полям идей, то в справочных потерянных посылок — lost and found, found and lost. Такова, похоже, судьба мечтателя. Такова работа артиста.

Я так и не знаю, поняли ли наши любимые зрители то, что мы хотели сказать. И я не уверен, что мы будем способны когда-нибудь объяснить им и себе, к чему эта бешеная жажда прекрасного. И власть, естественно, ничего не поняла. Естественно. Для тех, кто сведущ в истории, это очевидный факт: такова и есть функция власти — не понимать. Да и понимание на самом деле не является особой привилегией, если отсутствует чувствительность.

У Арсения Тарковского был день рождения, и лента обсуждала его и сына, скажу о них и я.

Арсений Тарковский, по-моему, гениальный поэт, самый гениальный в последней трети ХХ века, но миф его скромен. Даже не так: у Тарковского с Ахматовой один миф на двоих, и ААА им монопольно владеет, одна «наследуя все это: Фелицу, лебедя, мосты и все китайские затеи, дворца сквозные галереи и липы дивной красоты». То есть, Царское село, а значит, русскую историю, русскую культуру и само понятие прошлого.

Андрей Тарковский совсем не такой пронзительный гений, как отец, зато миф у него великий. «Солярис», созданный в 1972 году, на мой взгляд, заметно уступает и «Калине красной», снятой год спустя, и «Долгим проводам», снятым на год раньше. Художественно эти фильмы Муратовой и Шукшина несравнимо сильнее «Соляриса». Зато какой у него миф!

В одном из фильмов Фассбиндера, созданном в том же десятилетии, два клерка сидят в стеклянном офисе высоко над эстакадой и смотрят вниз, на развязку, по которой летают машинки взад-вперед, переливаясь огнями, сверкая блеском стали. И, глядя на это, один раздумчиво говорит другому: «Похожую сцену я видел вчера в русском кино. Там была такая же красота, и все о Боге говорили, о Боге».

Тут восхищения не меньше, чем насмешки. Более того, вся насмешка восхищением съедается. Таково свойство мифа.

На холмах Грузии лежит ночная