Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове - Герман Данилович Нагаев

не он — устряпали бы нас обоих.

— Спасибо! — поклонился паренек вихрастому.

— Ладно, чего тут, — отмахнулся тот. — Ты сам-то откуда?

— С железной дороги. Работаю учеником кочегара. Майстренко моя фамилия, а кличут Остапкой.

— Далеко тебе до дому?

— Нет, я тут рядом. Можно через этот двор.

— Тогда будь здоров! — улыбнулся вихрастый. — Считай, что в первом бою устоял.

— Спасибо, хлопцы! Бегу! — Остапка юркнул во двор, пропал в темноте.

Вихрастый приблизился к Сергею:

— А ты лихой малый! Как же отважился на троих-то?

— Вижу, малого бьют, вот и не стерпел.

— А драться умеешь! Молодец.

— В детстве приходилось. Нас, приютских, били всем городом.

— Вон как? Ты из приюта... а я и не знал. Значит, здесь один как перст?

— Вроде этого...

— Тогда давай знакомиться — Оська Кононов, рабочий из типографии. Тоже хожу на курсы.

— Я видел тебя... Рад познакомиться. Костриков Сергей.

Они крепко пожали друг другу руки,

— На дружбу? — спросил Кононов.

— На крепкую! На рабочую! — подтвердил Костриков. — Я ведь тоже рабочий. Только закончил промышленное в Казани и получил звание механика.

— Молодец. Теперь механики — сила! Ты, Серега, приходи ко мне, познакомлю с хорошими ребятами. Нам такие парни, как ты, очень нужны. Смекаешь?

— Смекаю! — улыбнулся Сергей.

6

Месяц промелькнул незаметно, а работу найти не удалось. Даже случайных заработков, которыми Сергей перебивался в Казани, не находилось. Положение складывалось отчаянное: продать было нечего, занять не у кого, а тут, как назло, подступала суровая сибирская зима. В энциклопедии вычитал, что в Томске существует одиннадцать благотворительных обществ. «Но ведь меня никто не знает. Да и глупо здоровому парню, имеющему специальность, обращаться за помощью. Глупо и позорно! С голоду буду умирать, но к ним не пойду... Попробую сегодня еще толкнуться в какие-нибудь мастерские...»

Сергей опять целый день проходил по городу, но все тщетно. Домой вернулся расстроенный, злой и на себя, и на дурацкие порядки, при которых молодой специалист не может найти места.

Через кухню и столовую прошел быстро, чтобы не видела хозяйка. Она только кажется доброй. Накормит, а потом пустятся в разговоры, начнет причитать и обязательно спросит о деньгах.

«К черту! Лучше голодный прохожу, лишь бы не видеть ее...» Сергей вошел в комнату и на кровати, на подушке, увидел сразу несколько писем. Взглянул и радостно зашептал: «Из дома от Лизушки, от Веры, от Ани, а это — от Юлии Константиновны...» Раздевшись, присел, стал жадно читать.

Письма были ободряющие, радостные. Все поздравляли его с поступлением на курсы. Желали успехов.

Вера писала из деревни, сообщала, что начала учительствовать и была счастлива этим. Скучала, но радовалась, что его приняли на курсы.

Юлия Константиновна извещала, что она с сестрой переехала в слободу Кукарку, на реке Вятке. Обе учительствуют.

Сергей сложил письма в стопку, прошелся по комнате.

«Мне бы только перебиться это тяжелое время. Ведь найду же я в конце концов работу. Ведь жалко бросать курсы и ехать в какой-нибудь промышленный город. Но где перехватить? У Никонова нет. У Кононова и спрашивать неловко: большая семья, отца нет, бедствуют... Эх, если б здесь были такие ссыльные, как у нас, — они бы последнее продали, а выручили. А что, если послать телеграмму Юлии Константиновне? Ведь она мне как мать. Не раз выручала, когда я был в Казани.

Сергей вырвал из тетради листок бумаги и быстро написал: «Вятка Кукарка Юлии Глушковой прошу Вас сколько можете Томск технологический студенту Никонову Сергей».

Перечитал и тут же пошел на почту...

7

После потасовки с семинаристами Костриков и Кононов душой потянулись друг к другу. По окончании занятий почти всегда домой шли вместе и, если было не очень зябко, долго гуляли по сонным улицам.

Сергей рассказывал об Уржуме, о своей дружбе со ссыльными, даже признался, что они с приятелем сами сделали гектограф и отпечатали листовки.

Кононов вспоминал о типографских рабочих и под большим секретом сообщил, что он иногда ходит на занятия тайного марксистского кружка.

— Ты, Оська, мне не доверяешь? — в упор спросил Сергей.

— Почему так думаешь?

— Вижу, не доверяешь. А ты бы сказал своим товарищам, что за меня могут поручиться уржумские ссыльные. Пусть снесутся с ними.

— Да уж я и то говорил...

— Ну и что же? Даже в кружок не приглашаешь. А ведь я в Казани в демонстрации студентов участвовал. В карцере сидел, и чуть было не исключили из училища.

— Я верю тебе, Сергей. Крепко поверил, что ты наш человек. И завтра поведу тебя в марксистский кружок.

— Завтра? — переспросил Сергей. — Не обманешь?

— Да что ты, Серега... Раз сказал — все! Сегодня идем ночевать ко мне.

Мать Осипа, Ульяна Веденеевна, тихая, заботливая женщина с седоватыми прядями под платком, встретила гостя радушно, как сына. Обоих накормила ужином и постелила Сергею на кровати Егора — старшего брата Осипа.

— Егорку я положу у себя, придет поздно из ночной.

Сергей, целый день ничего не евший, после ужина пришел в блаженное настроение.

— Давай, Осип, почитаем что-нибудь на сон грядущий.

— Давай. Я любитель до чтения.

— А что ты любишь?

— Больше Некрасова, а ты?

— А я люблю Чехова. Смешное. Развеселишься — и совсем другое настроение.

— Это верно! Нам, рабочим, унывать никак нельзя. Если раскиснешь — согнут в бараний рог. Давай почитаем Чехова, у меня две книжки его хранятся...

На занятия марксистского кружка Кононов, как показалось Сергею, нарочно привел его с опозданием, чтобы ни с кем не знакомить.

Они сели на последнюю скамейку и слушали, как бородатый молодой человек, очевидно студент, читал какую-то брошюрку, где речь шла о борьбе с народниками. Потом он отвечал на вопросы, и на этом занятие закончилось.

— Ну, что ты скажешь, Сергей? — спросил Осип, когда они вышли на улицу.

— Конечно, интересно. А кто занимается в кружке?

— В основном рабочие. Но приходят и студенты.

— Осип, а нельзя ли у тебя опять переночевать? Хозяйке пора платить, а мне еще не прислали... день-два надо перебиться.

— Вот чудак! Да конечно же можно. Мать, хоть и нелегко ей, будет рада. Она у нас славная.

— Да я уж знаю. День-два — так и скажи...

— Ладно, ладно, не беспокойся.

Переночевав у