Город вторых душ - Рута Шейл

– Она меня не выпускает.

Происходило нечто, чего Северьян не мог понять. Мертвый человек внутри живого столь же невозможен, как смартфон, не позволяющий писать бывшим, или, скажем, автомобиль, который вытаскивает тебя из бара и везет домой в тот самый момент, когда ты загашен ровно настолько, чтобы проснуться безгрешным. Невероятней только мертвый человек… в предмете.

– Не выпускает, ясно. – Северьян цыкнул и взъерошил волосы. – А почему? Или, может быть, Оля сама расскажет?

– Она не хочет говорить, – отрезал Егор, и Северьян вскинул ладони, мол, без проблем. – Пока я в ней, а она со мной, дядь Толя не бьет тёть Катю, потому если тёть Катя в больничку, то кто будет с Олькой сидеть?

«У-у, – подумал Северьян. – У-у-у!»

– Тёть Катя не работает, – разоткровенничался Егорка. – Ее на работу не берут, потому что у нее справка. Вот и терпит. «Без тебя я бы нашла где жить, а с тобой кому я нужна?» Она так Ольке говорила…

– Что за справка? – насторожился Северьян.

Мальчишка пожал плечами:

– Мы не знаем.

От этого «мы» защемило сердце. Девочка хотела умереть, чтобы мама могла уйти от отца, а раз нет, то хотя бы одержимой побудет, чтоб не поднимал руку…

Справка могла означать как отбытый срок, так и психиатрический диагноз. Ясно одно – изгонять бесов здесь нужно было не из Оли, а из ее родителей. С этой мыслью Северьян решительно поднялся на ноги. Он уже выяснил все, что нужно, и твердо намеревался донести это до пигалицы с синими волосами и ее мужика, как вдруг за спиной раздался слабый голос, который мог принадлежать только ей. Настоящей Оле.

– Откройте, пожалуйста, окно. Нечем дышать.

Лицо девочки блестело от пота. Северьян и сам взмок так, будто пробежал стометровку. В оконное стекло снова и снова безуспешно билась жирная муха – видимо, ей тоже не хватало кислорода.

Повозившись с оконной рамой – замо́к стоял сложный, не сразу сообразишь, – Северьян распахнул ее настежь и постоял перед москитной сеткой. Все никак не мог заставить себя вернуться в безвоздушное пространство квартиры. Машина Марины стояла там же, под фонарем. Глянул на наручные часы – три, почти светает. Оля в обнимку с одним из своих медведей уже лежала на подушке. Проходя мимо, Северьян не удержался и погладил ее по туго стянутым в косы волосам.

Но она не спала – цапнула его за запястье влажными пальцами, потянула к себе и смотрела, смотрела, не моргая.

– Что? – не выдержал он, хоть и не отнял руки.

– Куделька, – сказал Егор. – Крестись, что найдешь кудельку! Им знаешь как страшно? В сто миллионов раз хуже, чем нам.

– Да какую еще…

– Сначала крестись, – поддержала Оля.

И пока он подчеркнуто торжественно осенял себя крестным знамением – уснула. Пальцы разжались, нырнули под щеку. Северьян не осмелился будить. Наивные детские клятвы занимали его куда меньше, чем бездумно брошенные взрослые проклятия.

Хозяева дрыхли тоже – прямо в кухне, за столом, под бормочущий телевизор. Между ними стояла початая бутылка водки. Северьян приложился к горлышку, сделал глоток и с грохотом поставил бутылку обратно. Зашевелились. Уставились так, что стало ясно – они напрочь позабыли о приглашенном священнике.

– Дочь – ангел-хранитель ваш, – выплюнул Северьян прямо в их помятые заспанные лица. – В себе разберитесь, а ее оставьте в покое.

– Брешет? Так и знал! – проскрипел глава семейства.

Северьян сморщился, будто от невыносимой вони.

– Не можете вместе – расходитесь нахрен! Ребенка в покое оставьте!

– Э! – мгновенно набычился Руденко и попытался встать, но вместо этого врезался плечом в стену, от чего разозлился еще больше. – Ты, поп… Ты чё вообще сюда приперся?

Полезь он в драку, у Северьяна не было бы шансов. Он не мог причинить вреда живым. А если б мог – врезал бы этому уроду так, чтобы тот головой расколошматил бы телик свой дурацкий. И курица с синими перьями следом бы полетела. Но Северова воля крепка. Север даром что хлипкий никчемный бездельник, а попытайся сейчас Северьян просто сжать пальцы в кулак, предназначенный руденковской харе, его самого так сожмет – мало не покажется.

«Иди уже, – попросил он себя. – Просто иди».

И пошел – обулся, отпер дверь, закрыл ее за собой не попрощавшись. А на душе было тревожно, словно забыл, оставил в чужой квартире что-то свое. И правда оставил. Ее, девчонку эту с плюшевым медведем в обнимку. Но нельзя же просто взять и привести ее к Вике и Северу, поставить пред их светлы очи – нате вам дочку, любите ее и друг друга. Дурак ты, Северьяшка. Вот же дурак.

А Игнат – с ним-то что делать? Вопрос, конечно, риторический: у Игната отсюда одна дорога – на изнанку города, вот только не сейчас, нет, слишком много всего навалилось, не сейчас.

Северьян подошел к машине. Брат и сестра так и сидели рядом, взявшись за руки. Марина дремала на плече Игната. Заметив Северьяна, тот что-то шепнул ей на ухо, и она сразу открыла глаза.

– Я домой, – буркнул Северьян в опущенное стекло. – Не провожайте. Найду вас завтра, – прибавил он в ответ на их вопросительные взгляды. – По-до-мам!

Что-то большое и темное шваркнуло по крыше машины и отскочило дальше. Северьян отыскал предмет глазами одновременно с тем, как из салона с руганью вылетела Марина.

Это была москитная сетка.

Он догадался чуть раньше, чем Оля коснулась земли и перестала быть Олей. Схватил в охапку Марину, втолкнул ее обратно в автомобиль: «Не смотри! Уезжайте! Не смотри!» Мелькнули огромные испуганные глаза Игната. Когда Маринина «селедка», шлифанув асфальт, сорвалась с места, он уже пытался нащупать пульс на запястье разбившейся девочки – пульса не было, не было и Егора, больше не было ничего.

– Моя вина, – с трудом пробормотал он искривленными губами. – Прости меня, маленькая. Если сможешь, прости.

В следующую секунду он вывалился из полупути где-то, кажется, посреди дома, да, это точно был его дом с запахом сонных тел и белья, разложенного Викой на сушилке. Разжал ладонь. Выронил клетчатый прямоугольник ткани с окровавленным уголком, сразу же подобрал его, прижал к лицу – пахло Олей.

Так и остался.

* * *

Перед уходом Вика всучила ему бутылку виски, не иначе как позаимствованного в «Яде», – для себя они настолько дорогого не покупали. Вооруженный этой бутылкой, Север сел в первую утреннюю маршрутку до Автозавода. Он будто бы и не просыпался вовсе: все, что случилось ночью, не тускнело, не забывалось, не переставало пугать, как это обычно бывает с кошмарными снами.

Вчера Северьян открыл окно, и в окно выпал ребенок. Если бы он этого не сделал, все вышло бы иначе. Рама крепилась замком-фиксатором, с которым даже Северьян возился с минуту. Оля ведь не могла отпереть его сама. Значит, не могла, раз попросила о помощи. А тут – такой спаситель, ба-а; с такими спасителями даже смерть не страшна, потому что они эта смерть и есть, о чем ни попроси – все исполнят по доброте душевной!