Пусть ты умрешь - Питер Джеймс

Но мысли снова и снова возвращались к записке самоубийцы, которую Грейс сфотографировал на свой айфон.

Мне так жаль. Мое завещание находится у солиситора Мод Опфер из «Опфер Декстер ассошиэйтс». Жизнь после смерти Ингрид потеряла смысл. Хочу снова с ней соединиться. Пожалуйста, передайте Дейну и Бену, что я люблю их и всегда буду любить, а еще скажите, что папа ушел, чтобы заботиться о маме. Люблю вас обоих. Когда-нибудь, повзрослев, вы, может быть, сможете простить меня. XX.

Было в этом что-то очень клиническое. Некая тщательная продуманность. Совместима ли эта продуманность с состоянием человека, облившего себя бензином? И кто станет выбирать столь ужасную смерть, если только он не выступает с неким заявлением, политическим или религиозным? Семейный доктор, такой как Карл Мерфи, должен быть в состоянии полного помешательства, чтобы сотворить с собой такое. А если он был в этом состоянии, то как мог написать лаконичный, связный текст?

Рой Грейс снял трубку, позвонил детективу-сержанту Норману Поттингу, одному из самых опытных членов следственной группы отдела тяжких преступлений, и дал ему задание: получить образец почерка доктора у его секретаря; найти графолога и попросить его проанализировать и образец, и записку с целью убедиться, что они написаны одним и тем же человеком.

Грейс посмотрел на часы. До прихода финансового следователя Эмили Гейлор — с ней он работал по некоторым неясным пунктам операции «Камбала» — оставалось несколько минут. Клио, когда он уходил рано утром, еще спала. Странное дело. Он всегда любил свою работу и ставил ее превыше всего, но теперь, став отцом, переживал из-за того, что работа отрывала его от сына. Надо позвонить Клио и узнать, как там Ной.

Она сняла трубку после третьего звонка.

— Привет, дорогой. — Судя по тону, ее что-то отвлекало.

— Ты в порядке?

— Кормлю Ноя. Как закончилась игра?

— Не спрашивай. Но еда ребятам понравилась — все просили сказать тебе спасибо.

— Они такие милые.

— Так и есть.

Клио вдруг вскрикнула:

— У-у-у!

— Что случилось?

— Ной так присосался, что даже больно!

— Кто же знал, как трудно быть родителем. Хотел бы я помочь…

— Попробуй отрастить себе груди!

— Ладно, буду принимать гормональные таблетки.

Она снова вскрикнула, еще громче:

— Черт! — И тут же добавила: — Знаешь, что самое странное?

— Вот ты мне и скажи.

— Может, прозвучит чудно́, но когда я смотрела на Ноя ночью, то вдруг подумала, что когда-нибудь ты, может быть, будешь возить меня как согбенную старушку в инвалидном кресле.

— Надеюсь, это не случится в ближайшие годы.

— Ты прав, дорогой, нас никто не предупредил, как трудно быть родителем.

— Верно, но однажды Ной поймет, что ему крупно повезло в жизни. У него лучшая в мире мать. Ты только напомни ему об этом, когда он в следующий раз тебя укусит.

— У-у-у! — снова вскрикнула Клио. — Как же больно!

В дверь постучали.

— Мне пора. — Грейс послал по телефону поцелуй и, улыбаясь, положил трубку. Его вдруг окатила теплая волна любви к Клио и сыну. Но взгляд уже упал на предсмертную записку. Здесь было над чем подумать. — Войдите!

Пятница, 25 октября

В перечне того общего, что объединяло Гленна Брэнсона с Роем Грейсом, на одном из первых мест стояла нелюбовь к присутствию на вскрытии. Хотя центром современного расследования убийства по-прежнему остается место преступления, именно морг — и патоморфологическая лаборатория — во многих отношениях играет едва ли не решающую роль.

Но в половине девятого холодного и дождливого октябрьского утра городской морг, с его выложенными серой плиткой стенами и безжалостно ярким верхним светом, являл собой место, превзойти которое по степени депрессивности смогли бы немногие.

Облаченный в зеленый халат детектив-инспектор чувствовал себя явно не в своей тарелке, вдыхая тошнотворно-сладковатый, с привкусом бензина запах жареной свинины, исходивший от обуглившегося трупа на стальном столе посередине большего из двух помещений, разделенных квадратным арочным переходом. Запах этот почти полностью перебивал другое, более привычное и уже ассоциирующееся с этим учреждением зловоние, распространяемое дезинфектантами.

Слева от него, в соседней комнате, лежали на таких же столах три человека постарше — нагие, с кожаными бирками на пальцах ног. Подготовкой их занимался Даррен, ассистент Клио, заменявший ее на время декретного отпуска.

Свод черепа у каждого из троих был срезан ленточной пилой, скальп оттянут к лицу, мозг обнажен. Завернутая кожа живота покоилась на лобковой кости — последняя попытка защитить срам, — открывая желтоватые внутренние ткани и скрученные кишки. Вся троица ожидала прибытия местного дежурного патологоанатома, которому предстояло провести куда менее тщательное вскрытие, чем то, которое требовалось обугленной жертве, чьи руки словно застыли в последнем воинственном жесте.

Гленну почему-то вспомнилось прошлое вскрытие вскоре после того, как он разошелся с Эри, и почувствовал себя хуже некуда, Рой Грейс шепнул ему на ухо: «Как бы хреново ни было, уик-энд у тебя будет получше, чем у любого из тех, кто останется здесь на ночь».

Он усмехнулся, что случалось нечасто после смерти жены, и уже через пару секунд полностью сосредоточился на происходящем.

Едва успев умереть, каждый становится достоянием местного коронера, который и решает, требуется вскрытие или же нет. Главный критерий здесь — умер ли человек вследствие болезни, находясь под наблюдением врача, или его смерть нуждается в объяснении. Если причина очевидна — периодические проблемы с сердцем или рак, вскрытие не проводится. Но если смерть была внезапной, наступила вследствие неведомых причин или несчастного случая — падения с лестницы или автомобильной аварии, — коронер назначает вскрытие, чтобы исключить или установить факт преступления.

В данном случае перед патологоанатомом стояла несколько иная задача: подтвердить, была ли смерть жертвы самоубийством, на что указывали улики, или имело место нечто более зловещее.

Министерство внутренних дел имело в своем распоряжении тридцать патологоанатомов, специализирующихся на криминальных случаях и получающих за свою работу хорошие деньги. Одним из них и был доктор Фрейзер Теобальд, также одетый в зеленый халат. В данный момент он, пользуясь хирургическими щипцами, вынул что-то, показавшееся Брэнсону человеческим легким.

— Интересно, — сказал доктор и продиктовал что-то специфическое, обращаясь к небольшому устройству, которое держал в левой руке. Брэнсон ничего не понял.

На дальней стене, рядом с автоматическими весами, висела таблица с указанием имени умершего и колонками, в которые заносились вес мозга, легких, сердца, печени, почек и селезенки. Пока что заполнены были только две колонки — «неизв. муж.» (вместо имени) и «7,5» (вес мозга).