День гнева. Принц и паломница - Мэри Стюарт

Пару часов спустя Гавейн, посланный из дворца на поиски, нашел его в бухте.

Мордред сидел на валуне в стороне от хижины и пусто глядел на море. Неподалеку лежала вытащенная на песок лодка Бруда — ее огонь не тронул. Гавейн, побледнев от увиденного, окликнул Мордреда, а когда тот ничем не выдал, что услышал его, неохотно подошел ближе и тронул безучастного ко всему мальчика за руку.

— Мордред. Меня послали отыскать тебя. Что, во имя земли, здесь стряслось?

Никакого ответа.

— Они… твои родители… они… там, внутри?

— Да.

— Что случилось?

— Откуда мне знать. Я нашел тут все как есть.

— Может быть, нам… есть что-нибудь…

На это Мордред обернулся:

— Не подходи. Тебе туда нельзя. Оставь их.

Говорил он резко и властно. Это был тон старшего брата. Гавейн, охваченный любопытством, смешанным с ужасом, подчинился не раздумывая. Стражники, явившиеся с ним в бухту, уже возились у развалин хижины, заглядывая внутрь, приглушенно восклицали что-то, но трудно было разобрать, чего в их голосах было больше: ужаса или просто отвращенья.

Два мальчика наблюдали за ними с берега: Гавейн с подступающей к горлу тошнотой, но увлеченно, Мордред же был бледен, и каждый мускул в его теле словно свело судорогой.

— Ты туда входил? — спросил наконец Гавейн.

— Разумеется. Как я мог иначе?

— Ну, думаю, — Гавейн сглотнул, — думаю, теперь тебе надо вернуться со мной. Надо известить королеву. — А потом, когда Мордред не шелохнулся, добавил: — Мне очень жаль, Мордред. Случилась страшная вещь. Мне очень жаль. Но ты и сам понимаешь, что теперь ты уже ничем не можешь им помочь. Предоставь все страже. Пойдем домой, пожалуйста. У тебя больной вид.

— Пустяки. Меня просто тошнило, вот и все. — Старший мальчик соскользнул с валуна, наклонился над задержавшейся в гальке лужицей и плеснул пригоршню воды себе в лицо. Он выпрямился, потирая глаза, будто пробуждался от сна. — Я уже иду. Куда подевались стражники? — Потом с губ его сорвался гневный возглас: — Они вошли внутрь? Что у них там за дело?

— Это их долг, — поспешил объяснить ему Гавейн. — Разве ты не понимаешь, королева должна узнать все… Будь они… твоя родня… они ведь были не простые люди, да? — А когда Мордред непонимающим взором уставился на него, добавил: — Не забывай, кто ты теперь, а они, они ведь в своем роде тоже были слуги королевы. Она должна знать, что произошло.

— Это был несчастный случай. Что еще это могло быть?

— Я знаю. Но она должна получить полный отчет. А стражники должны похоронить их как подобает. Пойдем, нам нет нужды оставаться. Мы ничего тут не можем поделать, совсем ничего.

— Нет, можем.

Мордред указал на черный провал, на месте которого находилась раньше дверь в хижину и возле которого с блеянием топталась коза, напуганная непривычной суматохой и страшным запахом, но не знавшая, куда еще ей податься от мучительной боли в переполненном вымени.

— Мы можем подоить козу. Ты когда-нибудь доил коз, Гавейн?

— Нет, никогда. Это сложно? Ты сейчас собираешься ее доить? Здесь?

Мордред рассмеялся, и это был легкий, хрупкий смех спадающего напряжения.

— Нет. Нам придется забрать ее с собой. И кур тоже. Если ты принесешь мне вон ту сеть, что сушится на днище лодки, я попробую их поймать.

Он кинулся на ближайшую курицу, схватил ее в умелый захват, а затем метнулся за другой, которая как раз выковыривала из кучки водорослей нечто съедобное. Крестьянский труд, в глазах самого Мордреда смахивающий на клоунаду, сделал свое, так что горе и шок сменились делом. Гавейн, принц и наследник трона Оркнейских островов, в нерешительности постоял пару минут, после чего сделал, как ему было сказано, и побежал срывать сеть с перевернутой кверху днищем лодки.

Когда стражники наконец вышли из хижины и остановились в дверях, чтобы, склонив головы, обменяться парой фраз, они увидели, что два мальчика с трудом поднимаются по тропинке на утес. Гавейн вел на веревке козу, а Мордред нес, перебросив через плечо, наскоро свернутый из сети мешок, в котором, громко протестуя, барахтались куры.

Ни один из принцев не оглянулся.

У ворот дворца их встретил Габран, который в молчании выслушал историю, поспешно излитую Гавейном, после чего, мягко переговорив с Мордредом, кликнул слуг, чтобы освободить мальчиков от приведенной скотины («Козу нужно сейчас же подоить!» — настаивал Мордред), а потом поспешно повел их прямиком во дворец.

— Надо известить королеву. Я пойду к ней сейчас. Мордред, пойди переоденься и приведи себя в порядок. Королева захочет переговорить с тобой. Гавейн, ты пойдешь с ним.

На том он поспешил в сторону королевиного дома. Гавейн проводил его взглядом прищуренных глаз, словно видел перед собой что-то далекое или очень яркое, а потом пробормотал себе под нос:

— Настанет день, мой добрый Габран, когда ты не будешь приказывать принцам, будто своим псам. Мы-то уж знаем, чей ты пес! Кто ты такой, чтобы вместо меня сообщать важные вести моей матери? — Тут он внезапно улыбнулся Мордреду. — И все равно, сегодня пусть лучше он к ней идет! Пошли, нам лучше почиститься.

Близнецы были в комнате мальчиков, с виду занятые делом, но явно с нетерпением ожидая первой встречи с новым сводным братом. Агравейн, сидя на кровати, затачивал об оселок кинжал, а Гахерис, пристроившись подле него на полу, втирал жир в кожаный пояс, чтобы размягчить его. Гарета с ними не было.

Близнецы были кряжистые, хорошо сложенные мальчики с рыжеватыми волосами и румянцем во всю щеку, отличавшими сыновей, рожденных Моргаузой Лоту. В тот момент, когда Гавейн и Мордред проскользнули под пологом в опочивальню, их угрюмые лица выражали далеко не радость от этой встречи. Но судя по всему, им ясно дали понять, что с Мордредом следует обходиться по-дружески, поскольку они приветствовали его сравнительно вежливо, после чего, побросав свои дела, уставились на него во все глаза, как делают это иногда коровы, увидев, что на их пастбище забрело нечто неизвестное и, возможно, опасное.

Поспешно явился слуга, который поставил на пол таз с теплой водой и полотенце, а рядом с ним положил на сундук чистые полотенца. Гавейн подбежал к сундуку у своей кровати и начал быстро швырять на постель вещи Мордреда. Потом, пока Мордред снимал с себя старую и запачканную тунику, он нырнул в сундук за собственными вещами.

— С чего это ты переодеваешься? — спросил Агравейн.

— Мать хочет нас видеть, — раздался в ответ приглушенный материей голос Гавейна.

— Зачем? — поинтересовался Гахерис.

Гавейн бросил Мордреду взгляд, ясно говоривший: «Ни слова. Пока рано», а вслух сказал:

— Это наше дело. Вы потом обо всем услышите.

— И его тоже? — Агравейн ткнул пальцем в Мордреда.