Правдивая история - Клэр Пули

– Не знаю, смогу ли долго выдержать в этом климате. О чем я только думал, приехав в Англию в ноябре? Никогда не бывал в более холодном месте, – говорил ей Райли, пока они шли по Лондонскому мосту, возвращаясь на северный берег реки. – У меня в рюкзаке хватило места только для легких шмоток, поэтому, чтобы не замерзнуть насмерть, пришлось купить эту куртку.

Его австралийский выговор превращал каждое предложение в вопрос. Порыв ветра швырнул длинные темные волосы Моники ей в лицо.

Она остановилась на середине моста, чтобы показать Райли некоторые лондонские ориентиры, выстроившиеся на берегах Темзы: собор Святого Павла, корабль-музей Крейсер «Белфаст» и Тауэр. Пока она говорила, произошло нечто необыкновенное. Райли, по-прежнему нагруженный связками коробок и сумок, наклонился к Монике и поцеловал ее. Вот так просто. Посреди фразы.

Разумеется, этого делать не следовало? В наши дни и в наше столетие это совершенно неуместно. Надо было спросить разрешения. Или, по крайней мере, дождаться сигнала. Она рассказывала в тот момент: «Существовало такое суеверие, что, если во́роны улетят из лондонского Тауэра, то корона и государство падут». Ей даже в голову не могло прийти, что он принял эту фразу за поощрение. Моника ждала, когда в ней вспыхнет возмущение, но в результате поймала себя на том, что отвечает на его поцелуй.

«О женщины, вам имя – вероломство!»[3] – подумала Моника, но вслед за тем сразу: вот блин! Она в отчаянии пыталась ухватиться за свой воображаемый перечень причин, почему эта идея была абсолютно неподходящей. Затем, когда Райли снова поцеловал ее, она разорвала этот перечень пополам, потом стала рвать его на мелкие кусочки, разбрасывая их по сторонам и глядя, как, подобно снежинкам, они опускаются на реку под ними.

Вряд ли Райли мог стать разумным, долгосрочным вариантом, он слишком отличался от нее – такой молодой, непостоянный. И она побилась бы об заклад, что он никогда не читал Диккенса. Но может быть, ей стоит просто завести с ним интрижку? Посмотреть, что из этого выйдет. Стать непринужденной. Может быть, ненадолго примерить на себя этот образ, как могла бы примерить маскарадный костюм?

Райли уже несколько часов был на пути к Хитроу, зачарованно глядя на экран трекера полета перед собой, на котором крошечный самолет летел через северное полушарие. До прошлой недели он никогда не пересекал экватор. Неужели правда, что в Англии вода, сливаясь в отверстие раковины, закручивается в противоположную сторону? Он не думал, что выяснит это, поскольку никогда не замечал, в какую сторону вода закручивается у них дома. В смысле, разве на это когда-нибудь обращаешь внимание?

Райли полез в рюкзак, стоявший у него в ногах, за книгой Ли Чайлда, которую читал, но вытащил бледно-зеленую тетрадь. Эта тетрадь ему не принадлежала, хотя напомнила о блокноте, которым он пользовался дома для записи резюме клиентов для своего садоводческого бизнеса. На миг он подумал, что взял не свою сумку, но все остальные вещи в ней были его: паспорт, бумажник, путеводители и сэндвич с курицей, любовно упакованный Барбарой. Он повернулся к женщине средних лет, приветливой на вид, сидевшей рядом с ним.

– Это, случайно, не ваше? – обратился он к ней, подумав, что она по ошибке положила тетрадь в его сумку, но она покачала головой.

Райли перевернул тетрадь и взглянул на обложку. На ней были слова: «Правдивая история». Правдивость. Классное слово. В нем было что-то по-настоящему британское. Райли покатал слово во рту, пытаясь произнести его вслух. Язык не слушался его, и он что-то промычал. Райли открыл первую страницу. Ему предстояло еще восемь часов полета, он мог посмотреть, что там написано, поскольку эта тетрадь, похоже, путешествует автостопом в его багаже.

Райли прочел историю Джулиана, и Моники тоже. Джулиан показался ему характерным персонажем, именно таким, каким он представлял себе англичанина. Монике надо немного расслабиться. Приехать в Австралию и пожить там! Скоро она освоится и обзаведется выводком детей, наполовину австралийцев, которые будут бегать вокруг нее, сводя ее с ума. Райли нашел в алфавитном справочнике, подаренном ему клиентом на прощание, Фулхэм в Лондоне. Это было совсем близко от Эрлс-Корта, куда он направлялся. Какое совпадение. Как странно было думать, что этих людей он никогда не встречал, но знал их потаенные секреты.

Он перевернул следующую страницу, на которой аккуратный округлый почерк Моники уступил место неровным каракулям – словно какое-то насекомое проползло по лужице чернил, а потом издохло.

Меня зовут Тимоти Хазард Форд, хотя, когда у тебя второе имя вроде Хазарда, никто не собирается звать тебя Тимоти, так что бо́льшую часть жизни я был известен как Хазард Форд. Да, мне приходилось выслушивать все эти шутки о том, что мое имя напоминает дорожный знак. Хазард было прозвищем моего деда со стороны матери, и использование его в качестве одного из моих имен было, вероятно, самым большим чудачеством моих родителей. С тех пор над ними всю жизнь висел вопрос: а что подумают соседи?

Хазард. Райли точно знал, кто это такой. Бывший банковский служащий, с которым он познакомился во время последней остановки в Таиланде, тот самый, который очень интересовался жизнью Райли и его планами. Каким образом тетрадь Хазарда оказалась в его рюкзаке? Как вообще он вернет ее?

Ты прочтешь истории Джулиана и Моники. Я не встречался с Джулианом, так что не смогу рассказать о нем что-то еще, но могу немного просветить тебя насчет Моники. Я живу всего в нескольких минутах ходьбы от ее кафе. Оно, кстати, расположено в доме № 783 по Фулхэм-роуд, рядом с книжным магазином «Странник». Тебе понадобится эта информация! Прочитав ее историю, я зашел туда.

Тебе понадобится эта информация? К кому, подумал Райли, обращался Хазард? Вероятно, он это выяснит.

Я пошел туда только для того, чтобы отдать ей тетрадь, но так этого и не сделал. Вместо этого я взял тетрадь с собой в Таиланд, на крошечный остров Ко-Панган.

Я учился в частной школе для мальчиков, куда девочек принимали только в два последних старших класса. Когда новые девочки входили в столовую, каждый из нас поднимал карточку с оценками по десятибалльной шкале. Я не шучу. Сейчас мне ужасно стыдно за это. Во всяком случае, если бы в столовую вошла Моника, я дал бы ей восемь баллов. На самом деле я был тогда таким сгустком гормонов и неутоленных желаний, что, возможно, поднял бы до девяти.

Она вполне ничего себе, Моника. Стройная, с мелкими, изящными чертами лица, вздернутым носом и длинными темными волосами. Но в ней чувствуется энергия, обескураживающая меня до ужаса. Она заставляет меня чувствовать, что я делаю что-то не так. Честно говоря, видимо, так и есть. Она относится к тем людям, которые расставляют все жестянки в буфете наклейками наружу, а книги на полках – в алфавитном порядке. По-моему, она склонна все преувеличивать – по крайней мере, так мне показалось из ее истории, – а от этого хочется убежать куда подальше. Ей также присуща раздражающая привычка загораживать тротуары, но это совсем другая история.