Разговор с незнакомцем - Малкольм Гладуэлл

Монтес была кубинской шпионкой почти все то время, что работала на правительство Соединенных Штатов. К тому моменту она уже встречалась со своими кураторами не меньше 300 раз, передав им столько секретной информации, что нанесла безопасности США просто колоссальный ущерб. После ее ареста выяснилось, что она неоднократно тайком ездила на Кубу и даже получила медаль из рук самого Фиделя Кастро. И при всем при том Монтес не вызывала ни у кого ни тени подозрения. И вдруг в самом начале стандартной, как она думала, проверки какой-то смешной мужичок, похожий на Криса Фарли, тычет в нее пальцем и говорит такие вещи. Она замерла в оцепенении.

«Ана сидела и смотрела на меня, будто олень, ослепленный фарами, и ждала, что я скажу дальше; просто молча ждала».

Вспоминая этот разговор через несколько лет, Кармайкл понял, что это был первый тревожный сигнал, который он пропустил: необъяснимая реакция собеседницы.

У Кармайкла были подозрения с самого начала. Но подозрения включают механизм недоверия лишь в том случае, когда от них нельзя отмахнуться. А Кармайкл от своих мог отмахнуться достаточно легко. Господи, да ведь это сама Королева Кубы! Разве может она быть шпионкой? И эту фразу – «У меня есть причины подозревать, что вы замешаны в операции вражеской контрразведки» – он произнес лишь затем, чтобы заставить Монтес отнестись к разговору серьезно.

Как вы уже знаете, Кармайкл задал Монтес вопросы насчет адмирала Кэррола и относительно ее преждевременного ухода из Пентагона. Однако у нее нашлись вполне убедительные ответы. Ана держалась кокетливо, порой даже где-то игриво. Скотт расслабился. И вновь бросил взгляд на ноги собеседницы.

Как вы уже знаете, когда Кармайкл поинтересовался, кто звонил ей в тот день, Монтес сказала, что не припоминает никакого звонка. Это должно было стать следующим тревожным сигналом, поскольку противоречило показаниям ее коллег, также находившихся в тот день в штабе: они утверждали, что Монтес говорила с кем-то по телефону. Но, с другой стороны, день тогда выдался длинный и тяжелый. Дело было в самый разгар международного кризиса. Так что товарищи Аны вполне могли с кем-то ее перепутать.

И была еще одна странность – в какой-то момент реакция Аны удивила Скотта. В конце беседы он задал ей несколько вопросов о том, что она делала в тот день, после того как уехала из Пентагона. Это стандартный алгоритм допроса. Кармайклу нужна была максимально подробная картина всех ее перемещений в тот вечер.

Он спросил Монтес, куда она отправилась после работы. Она пояснила, что поехала домой. Кармайкл уточнил, где именно Ана припарковалась. На стоянке через дорогу. Видела ли она кого-нибудь, пока ставила машину? Нет, никого.

Уже после ареста Аны Монтес следствие установило, что на самом деле произошло в тот вечер. У нее с кубинским руководством было условлено: если она вдруг заметит на улице кого-то из своих прежних связных, значит, кураторам срочно нужно встретиться с ней. Она должна просто пройти мимо, а наутро явиться на встречу в заранее оговоренное место. В тот вечер, вернувшись из Пентагона, она увидела возле дома одного из своих связных. И когда Кармайкл поинтересовался, не встретила ли Ана по пути кого-либо из знакомых, она, вероятно, подумала, что Скотт в курсе этой схемы – что ее уже разоблачили.

Ана Монтес не была супершпионкой. Это ей было и не нужно. В мире, где у подавляющего большинства людей распознаватель лжи находится в положении «ВЫКЛ.», работа шпиона легка и приятна. А может, Скотт Кармайкл просто схалтурил, недостаточно тщательно подошел к делу? Вовсе даже нет. Он поступил точно так, как, согласно теории Левина, предписывает нам всем презумпция правдивости: исходил из убеждения, что Ана Монтес говорит правду, и – едва ли сознавая это – старался все ее ответы подогнать под эту установку. Чтобы отказаться от презумпции правдивости, человеку нужен «спусковой крючок», но уровень сомнений, при котором этот самый крючок срабатывает, довольно высок. А Кармайкл даже не приблизился к этому порогу.