1985 - Энтони Берджесс

Давайте на минутку вернемся к крупным, старым, настоящим демократиям. Нам следовало бы поискать тут признаки посягательства на личную свободу. Нет сомнения, что и в старых демократиях существуют репрессивные технологии, да такие, что подсматривающая полиция мысли Оруэлла на их фоне покажется очень примитивной. Так вот меня беспокоит трудность в оценке этих технологий. Не хотелось бы дойти до осуждения технологии как таковой. Возьмем компьютеры. Норберт Винер и Уоррен Маккаллох разрабатывали основы кибернетики в рамках математического и философского исследования работы мозга, – чтобы посмотреть, насколько машина способна симулировать человеческий разум, а тогда то, что останется, и будет, по сути, человеком. Но идеям кибернетики неизбежно нашлось практическое применение, а все мы знаем, как обычно истолковывают «практичность» – с точки зрения контроля над тем, что можно контролировать, а это по большей части означает людей.

Компьютер – вещь нейтральная. Информация – нейтральный товар. Чем больше у нас информации, тем лучше. Именно так я рассматриваю банки памяти и тому подобное.

Но как только государство прибирает к рукам компьютеры, оно неизбежно начинает собирать и накапливать информацию о своих гражданах. Не знаю, плохо ли это само по себе, но если подумать о том, что случилось в 1971 году в безопасной, свободной, демократической маленькой Англии…

Вы про перепись населения?

Вы только вспомните, сколько всего государство пожелало знать. Статус главы семейства, взаимоотношения с остальными членами семьи, сколько машин в семье, есть ли у кухарки плита, находится ли отхожее место в доме, страна происхождения, страна происхождения родителей, предыдущий адрес, образование, семейное положение, число детей и так далее. Кое-кто отказался заполнять формуляр, но подавляющее большинство покорно подчинились. 800 тонн бумаги, штат из 10 500 регистраторов. Максимальный штраф 50 фунтов за пропущенные ответы. Романист Алан Стиллитоу указал свой возраст 101 год и был оштрафован на 25 фунтов. Мужчина семидесяти трех лет и женщина шестидесяти шести не смогли выплатить штраф, наложенный за желание сохранить неприкосновенность частной жизни, и оба отправились в тюрьму. Потом департамент переписи обнародовал, что часть этой информации, которую обещали хранить в тайне, просочится в коммерческие организации. Одна фирма похвалялась, что к 1980 году соберет на своих компьютерах сведения о 90 процентах всего населения. Полиция без труда получает доступ к подобной информации. 152 800 бывших пациентов психиатрических клиник обнаружили, что компьютеризирована большая часть интимных сведений об их жизни: уровень интеллекта, были ли они когда-либо в тюрьме, степень принуждения, необходимая, чтобы их туда доставить, полный диагноз психического заболевания, специальные графы для сведений о лекарственной и наркотической зависимости, эпилепсии, алкоголизме…

Но взаправду ли есть что-то зловещее в истине? И если уж на то пошло, в нарушении неприкосновенности частной жизни? Когда молодые люди открыто совокупляются в общественных местах, почему мы требуем, чтобы наши биографии не публиковали?

Не знаю, я просто не знаю. Но только подумайте, государство – лишь инструмент. Все зависит от того, кто контролирует этот инструмент, который так легко превращается в оружие. Сколь бы бдительно мы ни искали признаков диктатуры, неразумно предполагать, что традиция либерализма не прервется. В Европе может появиться новый Гитлер, и он будет вне себя от радости при виде, какую информацию представляют ему государственные службы, исходящие из старых норм демократических прав. Без сомнения, компьютеры по всему миру давно уже аккуратно хранят перечни евреев, равно как и опасных свободомыслящих интеллектуалов. И даже сейчас… Предположим, совершено преступление и подозревают мужчину среднего возраста, страдающего от эпилепсии с четырьмя фальшивыми резцами… Группы крови в стране компьютеризированы. Государство знает адреса всех рыжих…

Вы хотите сказать, что нет никого, кому можно было бы доверить такое знание. Тут нам приходится идти на риск. Я настаиваю на нейтральности знания. Торжество справедливости всегда так же вероятно, как торжество несправедливости. Кстати, я повсюду вижу признаки того, что государство не набирает власть, а утрачивает ее.

В России? В Китае? В чертовых мелких республиках, из которых нет новостей?

Я говорю про те регионы, где роскошь свободы долгое время воспринималась как должное, как чистая вода и электричество. Кстати, я не забыл, что главное в жизни – каким-то образом жить. То есть если единственный способ получить ежедневную миску риса – сидеть в вонючей тюрьме… что ж, открывайте двери, впустите меня. А ведь в некоторых частях света противоположностью тирании государства выступает не свобода, а обезличенный хаос. Нет, я говорю сейчас про цивилизованный Запад. Про Америку, Великобританию, Западную Европу. Мы давно не видели харизматичных толстошеих вождей. Политиков в общем и целом презирают, над государственными деятелями насмехаются, президент Соединенных Штатов вполне способен снести заслуженную порку. Оруэлл считал, что средства массовой информации, особенно новые, вроде телевидения, окажутся в руках государства, поскольку представляют собой мощный инструмент пропаганды и краснобайства, проводник высокомерных директив. Получилось совсем иначе. Плакаты и лозунги, которые мы видим, касаются потребительских товаров, а не всемогущего Старшего Брата. У нас есть бородатый полковник-южанин, который навязывает нам не рабство, а жареного цыпленка, и у нас есть красивые курильщики на открытом воздухе от «Кул» и «Кента». Государство не может удовлетворить вкусовые рецепторы, или вызвать слезы сочувствия, или подтрунивать над смехотворным. Оно знает, что не способно заполучить наши души. Все, что оно способно получить, – наши деньги, а это истинное угнетение, которое, надо сказать, Оруэлла как будто не интересовало (хотя, думается, он пытался создать компанию с ограниченной ответственностью, чтобы защитить свои роялти, полученные от «1984» и «Скотного двора»). Государство осуществляет свою власть над нами главным образом посредством фискальной налоговой тирании, нахальства жестоких требований, а не вежливых просьб, посредством безнравственности изымания денег на то, что необязательно желанно плательщику: отдайте нам наличность, не то пойдете в тюрьму; а что до того, что мы с ней делаем, это наша забота, братишка. Государство призывает молодых людей сражаться в войнах, которые не нужны никому, кроме Пентагона и производителей оружия. Наиболее явно государство проявляет свою уродливую сущность в лице полиции, которая не только все больше прибегает к методам, почерпнутым у палачей в пыточных камерах тоталитаризма, но и все больше и больше проявляет себя не столько как рука государства, сколько как квазиавтономная сила, способная сначала стрелять, а потом уже задавать вопросы. Но нас не спешат дубинками загнать в рамки ортодоксии, главным образом потому, что никакой ортодоксии не существует.

По сути, вы говорите о том, что объем власти значителен, но эта власть не централизована, как в обществе ангсоца. Есть силы, которые пусть и являются – по-своему – репрессивными, всегда готовы подорвать или уменьшить власть государства. Например, транснациональные корпорации способны ставить и свергать правительства, но наплевательски относятся к своему долгу перед такими нематериальными вещами, как человеческая мысль, искусство, чувства, нравственность, традиции. И есть еще манипуляторы, истинные властители пропаганды, иными словами, двоемыслия, подсознательного внушения, которое лишает нас свободы в области того, что мы потребляем. Профсоюзы. Всевозможные меньшинства – от борцов за права женщин до геев-содомитов. И как раз в тех областях, где мы ждем защиты государства от наиболее вредоносных, разрушительных сил общества, оказывается, что взявшее наши деньги государство странно бессильно.