В полночном свете - Шеррилин Кеньон

Айдан помотал головой, пытаясь все это осмыслить.

Нет. Это невозможно. Тем не менее он вспомнил этот момент из своего сна, когда говорил ей это. Отчетливо. Обычно всякий раз, когда он просыпался, его сны рассеивались. Но он помнил каждую секунду последних нескольких минут.

Это невозможно. Она не могла быть там. Не могла.

— Сколько пива я выпил? — прошептал он, проведя рукой по волосам. — Я нахожусь в коме?

Она покачала головой.

— Ты в здравом уме и твердой памяти. В полном сознании.

Да, конечно.

— Нет, — запротестовал он, все еще мотая головой. — Не могу поверить. Все это — какая-то ошибка. Ты — ошибка. Такие вещи не происходят в реальной жизни. — Он чувствовал себя так, будто его поймали в ловушку в одном из его фильмов.

По сценарию он принял бы это.

В действительности…

Дерьмо!

Она подошла к нему, но он быстро отодвинулся.

— Айдан, выслушай меня. Все, что я тебе сказала, — правда. Ты должен верить мне.

— Угу. Если ты — богиня, докажи это. Сделай так, чтобы снег перестал идти.

Она одарила его раздраженным взглядом.

— Дешевые трюки для развлечения людей ниже нашего достоинства. Но если ты настаиваешь. — Она щелкнула пальцами, и снег немедленно остановился.

Айдан почувствовал, что у него снова отвисла челюсть, когда увидел, как облака в буквальном смысле разорвались, чтобы впустить яркий, солнечный день — точно такой же, как в его снах. Окружающий пейзаж был абсолютно белым, как будто полностью вычищенным.

Тем не менее его разум отказывался принять это. Это просто не могло случиться.

— Удачное совпадение. Теперь убирайся к черту из моего дома.

— Я не могу, — сказала она сквозь стиснутые зубы. — Мне нужен твой гнев, чтобы бороться с Долором. Если я оставлю тебя, то он разрежет тебя на кусочки, как горячий нож — масло.

— Я уже надрал ему задницу.

— Во сне, Айдан. Ты когда-нибудь пробовал сотворить меч силой мысли в реальном мире? Не получается, не так ли?

Айдан был вынужден признать, что она была права. Но это, тем не менее, не изменяло тот факт, что все это было сумасшествием.

— Откуда я знаю, что ты не лжешь мне? — спросил он. — Покажи мне что-нибудь, против чего я не смогу возразить.

Она развела руки в стороны, и как только она это сделала, в ее правой руке появился меч. Она перевернула и подала его Айдану рукояткой вперед.

— Проверь его сам.

Он так и поступил. Меч казался достаточно реальным. Острым, тяжелым. Она никак не могла спрятать на своем теле что-либо подобное так, чтобы он не заметил этого.

Как бы сильно он не хотел признавать это, но похоже, что она говорила правду и что, так или иначе, невозможное было возможно.

Он опустил меч.

— Как это может быть?

— Мы всегда были здесь. Иногда живя среди всех вас, иногда просто как безобидные наблюдатели ваших жизней. Я — одна из тех, кто добровольно вызвался защищать человечество.

— И почему ты так поступила?

Он увидел, как в ее светлых глазах на мгновение вспыхнула боль, прежде чем она ответила.

— Потому что у меня не осталось ничего, ради чего стоило бы жить. Ты рассказал мне о предательстве своего брата. Представь, что твой собственный отец натравил своих гончих на твою малютку-дочь и твоего мужа, чтобы убить их. Представь, каково это — наблюдать как они умирают, а затем быть схваченной и наказанной за то, чего ты не делала. Быть лишенной своего достоинства и эмоций, потому что твой отец был в замешательстве из-за дурацкого, ничтожного сна, увиденного им, и из-за него он обвинил всех, кто имеет отношение ко снам. Ты чувствуешь свою боль, Айдан. Я чувствую свою.

Он сморщился от отвращения при описании этого невообразимого ужаса.

— Почему он совершил подобное?

— Потому что он — бог, и потому что это было в его силах. Он хотел, чтобы больше ни один бог Сна не смог когда-либо снова проникнуть в его сновидения, желая подшутить над ним. Он думал, что мы, если лишить нас всех эмоций, не сможем более проявлять творческую изобретательность и получать удовольствие от подтрунивания над ним или кем-либо еще. Все, что имеет значение, — это его жизнь и достоинство. Наши же — ничто по сравнению с его.

От ее слов Айдан сжал челюсти — так, что вздулись желваки.

— Стало быть, греческие боги столь же мелочны и эгоистичны, как человечество. Мило.

— И точно так же как люди, не все мы такие. Многие из нас полностью осознают наши силы, и мы прекрасно понимаем, что не стоит злоупотреблять ими.

Возможно. Но для него все это звучало достаточно скверно. Айдан даже не мог представить то, что ей пришлось пережить, — если только это не была бредовая галлюцинация, вызванная опухолью головного мозга, и если она не лгала. На этом фоне его собственное предательство казалось таким же ничтожным, как и сон ее отца, толкнувший его на убийство ее семьи.

— Почему ты пришла, чтобы помочь мне?

— Потому что ты не заслуживаешь смерти после всего того, что ты перенес. Твой брат достаточно отнял у тебя. И в тебе кипит столько ярости и гнева, что я надеюсь с их помощью найти какой-нибудь способ убить Долора и сделать так, чтобы он больше никогда не смог причинить вред другому человеку. Кто-то должен выступить против него. Все, что я слышу, когда думаю о нем, — это его довольный смех, когда я умоляла его сохранить жизнь моей дочери. Ублюдок по-настоящему улыбался, пока он душил ее, в то время как его прихвостни удерживали меня.

Айдан вздрогнул, сердце его сжалось от описания всего этого.

Ее наполненные страданием глаза переворачивали все внутри него.

— Ты хочешь ранить людей, которые причинили тебе боль, Айдан… Теперь вообрази мою потребность отведать его крови.

Он продолжал стоять, пытаясь разобраться во всем этом. Может, он все еще спит?

— Нет. Ты не спишь, — произнесла она вслух. — Это не сон. Клянусь.

Айдан посмотрел на нее, нахмурившись.

— Как ты узнала, о чем я думал?

— Я могу услышать твои мысли, если сосредоточусь на них.

— Отлично. Тогда ты знаешь, что я считаю тебя сумасшедшей.

Она улыбнулась.

— По правде говоря, так и есть. Я утратила все здравомыслие в ту ночь, когда умерла моя дочка, и я никак не могла помешать этому. Все, что у меня осталось в этом мире, — это жажда мести. И сам факт, что я до сих пор испытываю это чувство, — когда у меня не должно быть никаких эмоций, — говорит о том, как сильно я жажду этого.

Он протянул ей руку.