Наследие Маозари - Евгений Панежин

что он мол служит Чистому, и такое чувствует. А я ему говорю: "Да пошёл ты на…"

— Оркус, дети.

— Извини дорогая, — и уже обратно повернувшись ко мне, продолжил, — к своему Чистому, на его чистый, раз у вас такая любовь. А он весь покраснел, затрясся, и как завопит: "Ересь, ересь, на костёр, сжечь еретика!". Ну я не выдержал его воплей, и дал в морду. Он сразу и обмяк, а меня стража скрутила и поволокла в темницу. Потом быстро определили мою вину, нацепили ошейник, а когда вывели из темницы, оказалось, что у меня уже ничего нет, ни дома, ни мастерской. А супругу с детьми на улицу выгнали, разрешили хоть вещи забрать. Меня и ещё нескольких грязных, повели к этому толстяку Керту, ну чтобы он значит, исполнил волю ордена и самого Чистого, отвёз нас в лес и там оставил на растерзание тварям. А тут супруга моя с пацанами: "Мы с ним! Мы с ним поедем!". Я ей говорю, куда мол дура собираешься, да ещё и с детьми. А толстяк мне подмигивает, и говорит: "Пускай едут, не переживай, я вас пристрою в хорошие руки". Ну а я что, я в рабском ошейнике сильно не покомандуешь, моего мнения уже не спрашивали, а жена свободный человек, хочет с детьми в лес, кто ж ей запретит. Да даже, если бы, я служителю не двинул в челюсть, меня бы всё равно всего лишили и изгнали, уж больно серьёзно они были настроены, не просто так со стражей за спиной, пришли читать мне проповеди. Это всё, что-то мутит, этот мудак барон Барабер, драть его в дышло.

— Оркус.

— Да, да извини дорогая, — и опять мне, — не было раньше такого. Я двенадцать лет изготавливал мебель, в своей мастерской, был лучшим краснодеревщиком на всё баронство, до этого десять лет ходил в лес за тварями, чтобы накопить на свою мастерскую, а эти суки всё отняли, — и он бахнул кулаком по столу.

— Воу, воу, полегче здоровяк, — успокаивал я мужика.

— Извини, мелкий господин, — сказал он.

— Побольше почтения своему господину, — вскочила с места Лика.

— Э-э-э, я не умею, молодая госпожа, недавно в рабах, не обучен, так сказать, — пожал он плечами.

— Ну да ладно, продолжай, — сказал ему я.

— Ну вот, значит, посадили нас в телегу к толстяку, меня с семьёй, вот эту девчушку, молодого парнишку, и вот эта старуха с нами напросилась, говорит, что в Поебушки ей надо, дела там у неё. Приехали в Поебушки, староста только на парня указал, а остальных говорит: "Увози, таких не надо". На жену мою только поглядывал, но торгаш разъяснил, что она свободная и оставаться не собирается. А у парня того, что с нами был, только нижние клыки сильно торчали, так староста молодцов позвал, они с ним куда-то сходили, и обратно парня привели уже без клыков. Ну а нас то не исправишь, с меня только что кожу снимать.

Был он ярко-зелёного цвета кожи, с коротким ёжиком волос, и фигурой бодибилдера. Его дети, два брата близнеца, имели такой-же цвет кожи. А вот супруга была обычной, или как говориться у местных, чистой, это была невысокая худенькая брюнетка лет тридцати, звали её Мина.

— А эта? — перевёл я взгляд, на старуху.

— Бегала по деревни, кого-то искала, потом поговорила о чём-то с бородатым воином, упала на колени, и заревела. А зачем с нами пошла, не знаю, наверное здесь этого кого-то хотела найти, а когда вы сказали, что вас тут только двое живёт, такой стала, — кивнул он на отстранённую старуху.

— А с девочкой что? — спросил я.

— Девочка эта, дочь рабыни из таверны, там хозяин своих подавальщиц под посетителей подкладывает. Так сказать, дополнительная прибыль. Вот какой-то постоялец, и заделал одной из них это ушастое чудо. Как зовут не знаю, да и она не разговаривает, мне просто знакомый рассказывал про девочку, со звериными ушами, которая живёт в трактире.

Девочки было лет шесть, и у неё действительно были звериные ушки, и размещались они по голове выше чем у обычных людей, не стояли на месте как бутафорские, а постоянно шевелились, поворачивая на звук, из-за мышц которые их двигают, форма головы девочки немного отличается от обычной, но как и рассказывал Фед, всё смотрится очень органично, у неё вместо ногтей были маленькие коготки, и она была ярко-рыжей и конопатой, с таким же рыжим мехом на ушках, была похожа на лисичку.

— Ну, раз мы не знаем твоего имени, будем звать тебя Лисой, — сказал я.

— Лисой, — повторила тонким голосом девочка и улыбнулась.

Заулыбались и все, за столом атмосфера немного разрядилась. Мы ввосьмером сидели за столом, не так давно сделанным мною, чтобы кушать на свежем воздухе, а так как в прошлой жизни я был большим человеком, в прямом смысле слова, и любил мебель побольше, то и здесь не стал изменять своим привычкам, поэтому стол для двоих у меня получился метр на два, всё из той же укрепленной глины, и из неё же лавки. Поэтому мы расположились с комфортом. Ели жареную на костре рыбу, и разговаривали. Не так давно мы с Ликой, вернулись от торговца с покупками. Расторговались мы не плохо, Лика уважительно но настойчиво торговалась, зная все ценны на данный товар. Толстяк после такого, даже предлагал взять Лику назад, за умеренную плату, но я отказался, как говориться: "Такая тёлка нужна самому". Купили всё что собирались: семена, несколько пар ботинок, разной одежды, ткани, одеял из шерсти и ещё всякого необходимого для быта. А также совершили не запланированные покупки, а именно купили двух рабов, вот только с одним из них в довесок шла семья, а бабка шла сама по себе, но почему-то с нами, ну не гнать же её было. Амулет от ошейника Оркуса мы привязали к Лике, потому что она сказала: "А то я знаю, какой ты добренький, всех отпускаешь, а он нас потом прирежет, смотри какая у него рожа зверская". Я не стал с ней спорить, потом освобожу, я то знаю, какие у Оркуса намерения, нам он зла точно не желает, а его поведение опасного человека, лишь из-за того, что он очень переживает за семью, боится, что с ними что-нибудь здесь случится. Потому-что, как не крути, мы с Ликой выглядим очень подозрительно, маленький мальчик и девочка подросток, которая на людях обращается ко мне на вы, и называет господином, при этом смотрит на них с вопросом, что это они ещё