Патриарх Гермоген - Дмитрий Володихин

При Лжедмитрии I важным проявлением политического курса, направленного к сотрудничеству «священства» и «царства», стало участие иерархов в Боярской думе. Это засвидетельствовано в так называемом списке «сената», составленном 10–13 апреля 1606 года персоной из польского окружения Самозванца. Реестр членов «Духовного совета» предшествовал в нем списку членов Боярской думы. Здесь названы были только титулы иерархов, без имен, которые нетрудно восстановить по другим источникам. Звания сенаторов давались русским архиереям по порядку «первенства чести» в церковной иерархии. Свойства личности, занимавшей ту или иную кафедру, не имели значения, учитывалось формальное старшинство самой кафедры. После патриарха (Игнатия) и митрополита Новгородского (Исидора) третьим идет митрополит Казанский, пост которого занимал тогда Гермоген. «Духовный совет» не имел особенной силы. На заседания Думы, по свидетельству современника, архиереев приглашали «для виду», чтобы спросить мнение патриарха с несколькими епископами. На одном современном изображении приема иностранных послов помимо патриарха присутствует еще семь архиереев, хотя официально в «Духовный совет» входит еще 14 архиереев.

Гермоген вряд ли застал те дни, когда Москва бурлила, когда совершилось падение Иова. Неизвестно, участвовал ли митрополит Казанский в поставлении Игнатия на патриаршество. Скорее всего, нет. Примерно в то время Гермоген находился за пределами столицы, но и не в своей епархии. Он выполнял важную миссию, свидетельствуя мощи святого Романа Углицкого[20]. Смолчал бы столь ревностный хранитель устоев веры, как Гермоген, при виде чудовищного нарушения церковных обычаев? Вряд ли. Он загорался обличением и от меньшего. Но никаких известий о его сопротивлении до наших дней не дошло.

Однако введение «Духовного совета» при «сенате» сократило дистанцию между ним и Самозванцем до минимума. Теперь они оказались лицом к лицу.

Осенью 1605 года в Москве состоялся Собор духовенства, решавший судьбу Марины Мнишек, будущей царицы. Лжедмитрий I желал не только брака с нею, но и обретения Мариной венца как государыни московской.

Такого русский политический обычай не знал. Бывало, вдовы князей московских играли значительную роль при детях. Так, Дмитрий Донской завещал своей супруге Евдокии заведовать вопросами родового землевладения Калитичей. А великая княгиня Елена Глинская после кончины своего мужа Василия III пять лет правила Россией как регентша при малолетнем сыне Иване IV. Вдову Федора Ивановича Ирину недолгое время рассматривали в качестве его формальной преемницы. На них отчасти переходили права «местоблюстителей» трона. Но не более того. Женщина в Московском княжеском доме не имела монарших прав. Монаршая жена не могла стать самовластной монархиней. Русские царицы не проходили обряда венчания на царство. Лжедмитрий вводил, как тогда говорили, «новину». Поскольку он взошел на трон силой, а к врагам проявлял свирепость, «новина» его имела все шансы претвориться в жизнь, и духовенство вряд ли решилось бы роптать.

Но Самозванец хотел сделать русской царицей католичку! Такого наши архиереи допустить без сопротивления не могли. Если б они еще знали, что Лжедмитрий годом раньше обещал содействовать распространению католичества в России, проблема могла стать просто неразрешимой…[21]

Требовалось «перекрестить» Марину, сделать ее православной.

Как действия на Соборе русского духовенства в целом, так и действия лично митрополита Казанского получили в научной литературе две принципиально разные трактовки.

Первая из них, традиционная, поддерживается большинством светских и церковных историков со времен позапрошлого века. Ее когда-то сформулировал митрополит Макарий (Булгаков): «Русские были убеждены, что Марина, латинянка, не может сделаться супругою их царя, если не отречется прежде от латинства и не примет православия, а русские святители в самой своей архиерейской присяге давали клятву не допускать браков православных с латинами и армянами. И нашлись святители, каковы Казанский митрополит Гермоген и Коломенский епископ Иосиф, также протоиереи, которые смело говорили самозванцу, что невеста его должна быть крещена по-православному, иначе брак его на ней будет беззаконием. Самозванец велел разослать этих смельчаков из столицы, одних — в их епархии, других — в другие места. Но увидел необходимость сделать некоторые уступки и православным».

Он просил (15 ноября) папского нунция Рангони, чтобы Марине дозволено было, хотя бы наружно, исполнять обряды православия, ходить в русскую церковь, поститься в среду, а не в субботу, принять святое причастие из рук представителя русского духовенства в день венчания на царство, — иначе она коронована не будет. Однако столь необходимое разрешение получить из Рима не удалось. Ни для Лжедмитрия I — тайного католика, ни для Марины Мнишек — католички явной никакие послабления по части веры не дозволялись.

О том, что из этого проистечет, разговор пойдет ниже. Здесь же хотелось бы отметить только одно: вместе с Макарием множество крупных историков придерживались и придерживаются мнения, согласно которому Гермоген на Соборе 1605 года выступил за перемену Мариной Мнишек исповедания и пострадал от разгневанного Самозванца.

Эта точка зрения опирается на ясные свидетельства целого ряда источников.

Например, один из хронографов того времени рисует устрашающую, может быть, драматизированную картину: «Дмитрий Самозванец собирает архиереев и бояр и говорит им: “Благословите мя женитися и венчатися в Соборной церкви, не крестя, а костел Римскому закону устроити, и каштан поставите по нашему царскому возлюблению”. Патриарх же Игнатий, советник Ростригин, благословляет его, глаголя: “На твоей воле буди”. Оные власти молчаху и не смеяху глаголати противу, понеже бо многих побивает [Самозванец]. Великий же преосвященный митрополит Гермоген Казанский и Свияжский и Коломенский епископ Иосиф, православию поборники и истинные пастыри и учители, святым Духом отвещаша же ему наставляемы: “Христианскому царю не достоит поимати некрещеную и во святую Церковь вводити, и костелы римские и ропоты строити. Не буди, царю, тако сотворити, никоторые бо прежние цари тако не творили…” Он же, окаянный Рострига, возъярився великою яростию и гневом великим, повелел митрополита Гермогена сослати в Казань, и тамо повеле с него сан святительский сняти и в монастырь заточити, но милостию Божиею сохранен бысть до умертвия Ростригина; а Иосифа, епископа Коломенского… хотел сослать в заточение…»