Правило правой руки (сборник) - Сергей Булыга

А как же генераловы слова, тут же спохватился Колян, он же говорил, что не будут стрелять, что роберты это расходный материал, что их списали…

Да только Генералу что, уже дальше подумал Колян, сказал и сказал. А после ещё подытожит: незадача вышла, потому что кто же мог предположить, что они так ожесточатся, им, видимо, из их центра пришла новая разнарядка. Вот так примерно скажет и закурит. Он всегда, когда волнуется, закуривает. А после даёт докурить. Но тут уже не даст, потому что как Коляну дать, если он будет уже лежать, надвое перестреленный? А положат его возле бани на том же самом столе, за которым он с робертами выпивал…

Тьфу! Вот же навяжется всякая дрянь, сердито подумал Колян, идя дальше по тропке. Не нужно было их обкармливать, кто же это в своём доме грохает, а нужно было с ними согласиться и даже оставить ночевать, но, конечно, не в доме, а снаружи, в сарае, а утром вывести в болото и там или грохать, или топить, это уже как получится – и тогда Милка была бы вне подозрения, рожала бы себе зимой спокойно, Генерал бы ей помог уйти в деревню, Байщик бы поддельный пропуск выправил, он на это золотые руки, а Шофёрова жена тёплых вещичек дала бы в дорогу. Вот как надо было делать, если делать по уму. А так что? Колян тряхнул коробкой, туфли в коробке брякнули. Хотелось пить – просто воды, это после горючки сушило. Колян пошёл медленней, начал прикидывать, где здесь ближайшая криница, и получалось, что…

Вот зараза! Получалось, что недалеко от того места, где он зарыл консервы. А что, подумал Колян, чего он так кочевряжится, консервы полезная вещь, бабам перед этим делом надо много есть, потому что нужно рожать крепких, сильных, а некрепкий здесь не выживет. Колян сам не выжил бы, но мать вовремя заметила, что он слабеет и слабеет, пошла к знахарке, Анжелика её звали, Петровна, Анжелика посмотрела и сказала: не выходить тебе его, неси, отдавай сволочам, это его единственный шанс. И мать так и сделала – отнесла Коляна, а он сам ходить уже не мог, отнесла к блокпосту и положила в приёмное корыто. Так Колян в первый раз попал к санитарам. Вот тогда ему, наверное, сдатчик и вставили.

А могли и только в третий раз, в прошлом году, когда он, уже сам, ходил к тому же самому блокпосту, но ничего не успел подорвать – самого подорвали. А очнулся, была уже ночь. Он пополз обратно, к тому месту, где фугас припрятал… а фугаса уже нет, кто-то уже взял его. Кто, кто! Санитары, конечно. А его почему-то не тронули. Да вот, похоже, всё же тронули – вшили сдатчик, а он и не заметил. Подумав так, Колян остановился, перехватил коробку, закатал рукав и стал рассматривать руку. Шрамчик на руке был маленький, почти незаметный. А фугас тогда пропал! И никто из своих про него не спросил, даже Байщик не додумался. А Колян, конечно же, молчал и никому даже не намекал, что, получается, санитары его тогда выследили, подорвали, а после забрали фугас, а самому дали уйти. Тогда Коляну было непонятно, как это так, почему отпустили, а теперь всё ясно: а чего его было держать, если на нём сдатчик? Иди куда хочешь, мы про тебя и так всё знаем. Сволочи! Колян пощупал руку. Да, правда, там, под кожей, что-то есть. Там сдатчик. Сейчас он с этим сдатчиком придёт домой, выставит на стол консервы, Милка начнёт спрашивать, откуда взял…

И что ей отвечать? Да гори они огнём, эти консервы, и вода огнём гори, не пойдёт он туда, к той кринице и к той консервной хованке, гневно подумал Колян, перебьётся он до дома, там попьёт, и там же Милка ему что-нибудь сварганит, может, опять котлеты. А то как же! Такой праздник! Он же ей туфли принесёт! Деловые туфли, генеральские. Наверное, в прежнее время и в самом деле только генеральши такие носили, может, у Генерала они ещё с тогдашнего остались.

Или, вдруг подумалось, ему их санитары дали вместо доппайка. А что! А почему Колян должен ему верить?! Ведь у Генерала тоже сдатчик вставлен, он такой же как и все. Он даже хуже, потому что знает и не говорит.

Как это не говорит? Сказал же! И ещё прибавил: думай, Коляша, думай! И усмехнулся как-то очень странно, а не грозил расстрелять. Обычно он всегда грозится, если его о чём-нибудь таком не очень для него удобном спрашиваешь. А тут нет! Тут, значит, и вправду нужно как следует подумать, раскинуть мозгами. Хотя, тут же вспомнил Колян, это опять генеральская присказка: сейчас как врежу, так ты у меня быстро мозгами раскинешь! По стенке! Скажет так – и никто не смеётся.

Так же и Колян сейчас не стал смеяться, а остановился, потому что идти дальше было уже небезопасно – вышла Луна и осветила лес. Теперь, подумал Колян, его могут и деревенские самооборонцы заметить, у них же тут неподалёку пост. Значит, пока лучше немного переждать, пусть сперва Луна зайдёт за тучи. Луна поганая! Колян очень не любил Луну. Сколько себя помнил, столько не любил. И как и за что начал не любить, он тоже помнил. Это он тогда спросил у матери, откуда взялись санитары, а она ответила, что прилетели с неба. Как это с неба, не поверил Колян, из пустого воздуха, что ли? Тогда она сказала, что с Луны, но через небо. Вот с той поры, с тех слов, Колян Луну и невзлюбил. После он, конечно, много раз слышал, что санитары прилетели совсем не с Луны, потому что на Луне нет ничего, наши на Луне бывали, летали туда на специальном вертихвосте ещё при прежней жизни и ничего там не нашли, а только один лёд, поэтому Луна такая белая. А санитары, говорили эти знающие люди, прилетели из такого далека, что даже и не представить. Дальше, что ли, чем со звёзд, с насмешкой спрашивал Колян. Дальше, отвечали знающие люди, много дальше, звёзды ещё хоть видно, а это ещё дальше и уже не видно. Колян слушал и не спорил, но не верил. Они там были, что ли, думал он, а то что сами санитары про себя рассказывают, так вы только уши подставляйте, они вам на них всякого дерьма навесят. Уж кто-кто, а Колян это знал, он три раза был в больничке, наслушался он санитаров до изжоги, и насмотрелся на них, и натерпелся тоже. И вот что его больше всего удивляло, так это их санитарская въедливость и донимательность. Ведь же нормальный человек даже собаку просто так мучить не станет, а им это запросто. Посадит тебя перед собой, в тетрадку данные запишет, а после ударит током и смотрит, как у тебя рука задёргалась или как слюна бежит, или как глаз перекосило – и опять в тетрадку чик-чирик пометочку. Сволочи какие! И все наши тоже так считают: сволочи! Один только Байщик говорит, что он здесь ничего удивительного не видит, что люди сами такие же, ничуть не лучше санитаров, просто у нас сейчас нет такой возможности, а когда она была, при прежней жизни, то мы, люди, в своих больничках точно так же донимали крыс: тоже их током били, уколы им делали, заражали всякими диковинными болезнями. Так то же крысы, говорил Колян. А мы, отвечал Байщик, для санитаров те же крысы. Вот какой гад этот Байщик, подумал Колян, глядя на Луну, которая никак не заходила. Вот бы её взорвать, вот был бы шухер, вот санитары бы тогда забегали – и сразу все к вертихвостам, тикать, а тикать им уже некуда! Теперь вы сами, как и мы, крысы бездомные! И вот они бегают туда-сюда, толкутся, часовые все ушли с постов, и тогда бы выбежать на поле, влезть по трапу, сесть в кабину, выжать газ, подняться, когда они там все внизу, и все как крысы…

Да только об этом даже не мечтай, сердито подумал Колян. Даже если бы сел в вертихвост и никто бы тебе не мешал, как бы ты с ним дальше управлялся? Там же, Колян сам видел, сколько всяких ручек, кнопочек, окошек, циферок! Это было очень давно, лет, может, десять тому назад, когда у них вдруг прошёл слух, что за рекой, на Глухарином поле, упал сгоревший вертихвост. Многие тогда туда ходили. Колян сильно просился, и его тоже взяли. Он видел, он даже руками трогал. Очень его это впечатлило! Ох, как он после мечтал научиться водить вертихвост! Это вам не дрезину водить, Генерал тоже нашёл чем выхваляться, что он дрезину водит, дрезину и роберты могут, а вот вертихвост! Это же летишь по небу, смотришь…