Правило правой руки (сборник) - Сергей Булыга

А, только махнул рукой Колян, ерунда это, он же земляк, как санитары выражаются, а земляку ничего не положено, даже читать и считать. Колян хорошо помнит, как у него в палате был один, который просил, чтобы его научили читать буквы, хотя бы только печатные, и ему вначале обещали, а после пришли и сказали, что его приказано отправить на тестирование, собрали манатки и увели. И с концами, конечно, а как же! Земляку учиться не положено, ему положено только одно – трудовая реабилитация. А это так: в больничке есть отдельный корпус, в нём два отделения, мужское и женское. Про женское Колян судить не станет, он там не был, а про мужское знает очень хорошо. Там так: сидишь за столом, стол называется верстак, и разбираешь гайки, раскладываешь их по трём коробкам – большие в одну, маленькие в другую, а жёлтые в третью, и всё. Норму сделал, получи паёк. Триста норм сделал, получай разряд и выпуск в город уже на постоянное жительство. Колян сделал двадцать восемь норм за двести смен – и сбежал. Через вентиляцию. Долго они его ловили, сволочи, стреляли вверх, потом на поражение, кричали «крыса, крыса!», но так и не поймали. Вернулись ни с чем, сволочи. А Колян вернулся к Генералу.

Луна спряталась за тучи. Колян вышел из-за дерева и пошёл дальше. А его Милка, вспомнил он, так ходить не может, она городская. Но и она тоже читать не умеет, их там тоже не учили. И ещё: Милка гайки не раскладывала, не женское это дело, а у них были ускоренные курсы по кройке и клейке конвертов. Милка заклеила неправильно, и её выгнали. Потому что она нарочно так сделала! Милкина мать молчала, а отец страшно кричал: дура поганая, зачем ты нас позоришь, ты что, хочешь, чтобы меня с работы выгнали, а как мне семью кормить?! И Милка, чтобы их не подставлять, сбежала из дому, отец подал в розыск, с него сняли пятно, так это у них называется, и он остался на своей работе. А работа у него непыльная: он должен ровно два раза в минуту, когда мигнёт лампочка, переложить один лист бумаги с одного края стола на другой. И так целый день. И всё! Лафа какая! И ему за это полагается двойной паёк и льготы третьей средней категории. Колян удивлялся, спрашивал, зачем это нужно санитарам, какая им от этих бумажек польза, на что Милка отвечала, что санитарам ничего этого, конечно, не нужно, ни отцовых бумажек, ни Коляновых гаек, а они только пытаются приучить нас к своему порядку. Мы что, спросил тогда Колян, у них вроде больничных крыс, так, что ли? Примерно так, сказала Милка, но что делать? А ты что сделала, спросил Колян. Я дура, ответила Милка. И вот теперь он ей за это, что ли, несёт генеральшины туфельки?!

И вдруг подумалось: а донесёт ли он? А что! На нём же сдатчик, значит, санитары про него всё знают. Но санитарам эти туфли не нужны, у них в городе этого добра навалом, а вот деревенским, этим да, этим хотелось бы такие заиметь, и ещё как. Бабы у них очень завидущие и на городское падкое, санитары это знают. И они, смеху ради, сейчас по говорилке скажут: эй, пост четыре-бэ, как слышно, мимо вас земляк идёт, а с ним товар фартовый, бабьи туфельки, с вас три банки молока – и туфли ваши. Эти, конечно, сразу согласятся, а те поднимут вертихвост, начнут чесать над лесом взад-вперёд, смотреть по тепловизору, засекут и выдадут координаты, где искать. Но это вряд ли, подумал Колян, не станут они ради одних туфелек вертихвост поднимать. Да и зачем это им столько шуму? Вон, Байщик говорит, что они уже давно везде, где им нужно, расставили, скрытно, конечно, такие хитрые штуковины, которые смотрят, где, кто и зачем по лесу ходит. То есть, как теперь понятно, тоже что-то вроде сдатчиков.

Но это, тут же подумал Колян, Байщик, может, даже специально для распускания паники рассказывает, а они ему за это консервы сбрасывают, доппаёк, вот как оно на самом деле. А что! Байщик гнилой человек, сколько раз Колян к нему подкатывался, просил научить читать, а Байщик смеялся, отвечал: тебе нельзя, ты ещё злее станешь и сотворишь такое, что нас за это всех перестреляют, нет, Колян, таким, как ты, лучше не учиться грамоте, так оно будет спокойней. Сволочь! И Генерал такая же сволочь! Вон какой у него шрам! Там, может, такой же здоровенный сдатчик! Потому что Генералу есть кого сдавать, ему обычного сдатчика мало. Он же так и говорил: Колян…

И тут Колян остановился. И задумался. Нет, здесь что-то не так, сердито думал он, Генерал не сволочь, Генерал это что-то другое, просто Колян его не понимает. А Генерал это чует и поэтому и говорит: думай, Коляша, думай! Колян осмотрелся, отступил на шаг, сел на бугор, поставил на землю коробку. Вдруг опять вышла Луна, стало светло, даже очень, а тут же где-то совсем рядом деревенский караульный пост, будут идти мимо со смены и увидят.

Ну, это уже как у них получится, сердито подумал Колян, значит, такая у него судьба – и поднял правую руку, закатал на ней рукав и стал рассматривать шрам. Шрам был маленький, едва заметный. А у Генерала здоровенный, опять вспомнилось Коляну. Ну, это легко исправить, тут же подумал он, достал заточку и примерился, а после сжал кулак, напряг мышцы, ткнул заточкой в шрам и начал резать – осторожно. Но кровищи оказалось много. Ничего, пускай пока течёт, сердито думал Колян, ковыряясь заточкой всё глубже и глубже. Так он ковырял, ковырял… И зацепил-таки! И начал доставать!

И вот достал. Это была небольшая фиговина, непонятно из чего сделанная, но довольно крепкая, такую в мягкой земле не раздавишь. Поэтому Колян не стал топтать её ногой, а сперва её малость оттёр, после сунул в рот, на коренные зубы, они широкие, удобные, сжал челюсти, потом ещё раз, ещё, а потом ударил снизу кулаком – и сдатчик хрустнул и лопнул, и раздавился на части. Колян сдвинул части языком и выплюнул. Вот теперь хрен вам, а не сдатчик, сволочи, теперь ищите меня, заищитесь, злорадно подумал Колян и даже негромко засмеялся, но быстро опомнился и посмотрел на руку. Рука была в крови, кровь продолжала течь. Здоровенный будет шрам, с гордостью подумал Колян, не меньше, чем у Генерала. И сжал рану левой рукой, немного подождал, потом наклонился, сорвал с земли лист пошире, рассмотрел его, прилепил к ране, застегнул рукав, взял коробку и пошёл. Шёл и улыбался – просто улыбался, был собой доволен, шёл домой, нёс Милке туфельки, Милка будет очень рада, вот и всё, о чём он тогда думал.

А потом он и об этом думать перестал, а просто шёл себе по лесу, просто спешил домой, и всё. Так он прошёл уже больше половины дороги, уже миновал то место, где утром встретил Байщика, а после и то, где на него налетел вертихвост. После прошёл ещё шагов немало…

И вдруг подумал: дома его ждут. Дома засада. Убить его хотят, вот что! И засада там давно, а Милка ничего не знает, она легла спать, а запереться забыла. Да это, впрочем, и неважно, она им не нужна, они же за ним пришли, они его убьют, у них такая команда: убить! И убьют. Поэтому надо тикать, пока не поздно, разворачиваться и тикать куда попало! Он же чует: там засада!

Но это он так только думал, а сам по-прежнему шёл прямо к дому. Ему было очень страшно, он понимал, нужно тикать, Милка – городская дура, их там, этих Милок, столько, что не сосчитать, надо будет, сходит и возьмёт себе другую, а пока тикать надо немедленно, любой ценой тикать!

А он шёл и шёл. Как околдованный – прямо к засаде. Зачем ему туда идти, думал Колян, его там, как пить дать, убьют. Если санитар пришёл убить, то он обязательно убьёт, потому что у него такой приказ. Да у них других приказов и не бывает, все они такие сволочи. Был только один не такой, да и то он не зря говорил: какой я тебе санитар, я не санитар, я доктор, и я тебе живо хромосомы выправлю! Долго он с Коляном возился, ох, долго, может, недели три, не меньше. Посадит перед собой, на столе карточки разложит и спрашивает, какая из них больше всех, какая меньше, где зелёная, где синяя, трава какого цвета, а вода какого, а солнце, а сколько у собаки лап, а ушей – и прочую такую же херимурду. А Колян с серьёзным видом отвечал, нарочно невпопад, доктор злился, вскакивал из-за стола, кричал: зачем ты это делаешь, земляк поганый, какая тебе от этого польза?! А Колян ему на это отвечал: а вот так хочу и так отвечу! Тогда доктор ему и сказал про хромосомы. Колян рассмеялся. Доктор закричал ещё страшней: замолчи, скотина, убью током! Колян ответил: убивай. Доктор сразу успокоился и замолчал, потом спросил вполголоса: зачем вы такие упрямые, на смерть идёте, а из-за чего? Колян на это усмехнулся и сказал: а вы, лунатики, чем лучше, зачем вы людей убиваете, из-за чего? Ну, хотят люди жить по-другому, чем вы, ну так и дайте им это, вам что, жалко?! Доктор помолчал, поморщился и ничего на это прямо не ответил, а только сказал, что земляки не люди, а люди они, санитары, и никакие они не лунатики, потому что на Луне нет ничего, нет даже воздуха, там дышать нечем. А здесь есть! Колян разозлился, закричал: не хапайте наш воздух, не дышите, это не ваш воздух, а наш! Тогда доктор сунул в него электрошокером. Колян сразу упал и больше ничего не помнил. Но всё равно после очухался. И не унялся! А сразу же опять спросил: зачем вы, сволочи, нас убиваете? На что доктор усмехнулся и уже прямо ответил: мы не убиваем, а проводим отбраковку. Ты думаешь, сказал он дальше, мы всесильные? А вот, как видишь, нет, и наша наука ещё не достигла таких высот, чтобы возиться с вами, поэтому это для нас пока ещё экономически невыгодно и логически бессмысленно. Сказал и засмеялся, очень нагло. И Колян этот смешок ему потом припомнил – в тот вечер, когда убегал, забежал к нему в лабораторию, свалил его на пол, приставил шприц к горлу и спросил: ну что, экономически? А вот хочу и не убью!