Никола Тесла. Портрет среди масок - Владимир Пиштало

— Ну-ка, тормозни!

— Не ори, — с отвращением заговорил Никола, — я могу громче тебя рявкать.

— Нет, я его не понимаю, — шептал Сигети Кулишичу.

— Разве ты можешь его понять, когда он сам себя не понимает? — отозвался Кулишич.

— И почему умные люди творят глупости? — не мог успокоиться Сигети.

— Не знаю, — мрачно ответил Кулишич. — Я — не умный. И потому никогда не буду творить глупости.

Тесла не перестал.

Он исчез.

Все спрашивали, где он. Друзья и родственники были озабочены. Озаботился дядя Бранкович в Карловаце. Озаботились профессора Рогнер, Алле и Пешл. Озаботился носатый Кулишич. Озаботились еще три дяди, три Мандича. Озаботился портной Мурк, которому он задолжал. Некоторые студенты предположили, что он с отчаяния бросился в Муру.

— И это при таком отце! — вздыхали родственники.

— При такой матери! — сокрушались женщины.

Куда исчез Никола Тесла?

Его неожиданно обнаружил Коста Кулишич, отреагировавший на объявление о вакантной должности учителя географии в Мариборе. Целых четыре часа владелец частной школы Оскар Реш задавал вопросы Кулишичу. Потом он показал ему Марибор и расстался с соискателем в кафе Тагета, напротив железнодорожного вокзала:

— Я дам вам знать.

Молодой герцеговинец огляделся в кафе и увидел Теслу, который играл с какими-то типами в пикет. Сначала Кулишич подумал, что его сосед по комнате, не отважившийся броситься в Муру в Граце, решил повторить попытку в Мариборе.

— Тесла, бог ты мой! — воскликнул Кулишич.

— Коста! — расцвел Никола, увидев знакомый импозантный нос.

— А мы-то уж всерьез думали, что ты утонул в Муре.

Тесла, улыбаясь, объяснил, что он работает на одного инженера и получает шестьдесят форинтов в месяц.

— Вернуться? — удивился он. — Да мне и здесь хорошо!

Кулишич мысленно принялся писать письмо отцу Николы. Беспокойным взглядом он обводил усы то одного, то другого игрока. Тем не менее Никола показался ему совершенно нормальным.

— Я с чистой совестью отправился домой, — вспоминал впоследствии бывший сосед Николы по комнате.

Но вскоре после его отъезда, 8 марта 1879 года, чиновник марбургской городской управы[6]Олдржих Таубе подписал документ за регистрационным номером 2160. В соответствии с этим документом, составленным на основании полицейского протокола, Никола Тесла, как лицо, не располагающее средствами для проживания, выдворяется из Марибора в Госпич, по месту проживания его отца, «с целью трудоустройства». Уже 17 марта судья Госпича подтвердил, что Никола Тесла прибыл в указанное место.

Таким образом, глупый младший брат был возвращен из большого мира в маленький городок. Теперь Никола мог повторить вслед за учеником дьявола: «Я не только ничему не научился, но забыл и то, что знал прежде».

— Что значит «не надо»? — кричал отец на мать. — Эта несчастная баба Анка каждого встречного спрашивает, есть ли у того девушка. Баба совсем рехнулась и даже своего родного зятя спросила, есть ли у него девушка. Стоит Николе только появиться, она и его спрашивает, нет ли у него девушки, а он только голову отворачивает.

— Не надо так, — шептала Джука.

— Не захотел стать попом, и почему? Чтобы в монахи постричься?

— Успокойся, Милутин!

Поп отмахнулся от жены. Этой же рукой, многажды целованной прихожанами, он указал Николе на стул:

— Садись!

Мать вышла, чтобы оставить их наедине. На кухне она подняла крышку с горшка, где тушилась золотистая капуста. Потом украдкой вернулась к дверям подслушивать, о чем это они там говорят.

— Боже, как ты живешь! — с отвращением вымолвил поп, как только его жена вышла. — Я ведь говорил ей: пусть пьет, пусть играет, но пусть только будет как все другие парни. И тут же мне пишут: он пьет. И в карты играет!

«На мои отличные оценки ты внимания не обращал, — мстительно подумал Никола. — А вот это тебя задевает!»

На их семейной иконе святой Георгий равнодушно убивал змия, не обращая внимания на совершаемое им деяние.

— Ты потерял стипендию! Тебя выгнали с факультета! Домой тебя препроводила полиция! — кричал отец.

— Ой, несчастье ты мое! — шептала под дверью Джука.

— И ничего больше тебя не волнует! Виктор Гюго писал о сербах: «Убивают целый народ. И где? В сердце Европы!» А ты? Сколько раз ты вспоминал своего Бога и свой народ, братаясь там, в Граце, с игроками?

— Может, не так часто, но наверняка чаще, чем Виктор Гюго, — не смолчал Тесла.

Здесь, в Госпиче, каждый его шаг сопровождали отцовские упреки. Все его проповеди сводились к одному: пусть он обещает бросить карты!

Никола улыбался таинственной, порочной улыбкой.

Милутин Тесла считал, что уважение есть универсальный вариант решения любой проблемы. Шагая днем в трактир, Никола время от времени бросал взгляд на плывущее в небе облако и задумывался над тем, как на него влияют справедливые или несправедливые речи попа Милутина.

«Смягчи праведность свою, и отдохнешь в немногие оставшиеся дни живота своего», — подсмеивался он над отцом словами отца Пимена.

Днем Никола был ленив и чувствовал себя больным. Ночью его охватывал мрак. Сердце то рвалось из груди, то замирало в ней. Ел он мало. Кормился, словно мотылек, огнями трактира. Картежники считали его дурачком и безвольным человеком. Презрительными улыбками они встречали того, без которого не могла пройти ни одна ночь. А он знал, что может бросить карты в любой момент. Разве он не обладал волей, давшей ему возможность прочитать сто томов Вольтера и решать любые математические задачи, с которыми он сталкивался? Иногда он действительно говорил:

— Сегодня не играю.

И тогда дьявол фальцетом напевал ему: «Иди в корчму! Сегодня точно выиграешь!»

В душе начиналось томление. Нетерпение разливалось по телу, как постное масло по столу. «А может быть, все-таки?..» — страстно нашептывал внутренний голос. Мир становился тесным. Он чувствовал себя как человек, спешащий в нужник, на бегу расстегивающий пуговицы. Слабый. Страстный. Дрожащий. Бог превратил его в сущую алчность. Бог отстегнул его с ремешка разума.

Никола скрежетал зубами.

В голове ритмично стучало: «Хочу! Хочу! Хочу!»

Страсть приводила его туда, где пальцы тасуют и мечут карты. Он падал за стол. Залпом опрокидывал рюмку. Ракия вбивала в его сердце клин, обжигала и согревала желудок. Он чувствовал тепло в груди. Плечи опускались, мысли смягчались. Забытая сигарета прожигала краешек столешницы. Он вздыхал, и постыдная капитуляция превращалась в сладостное облегчение.