И откуда вдруг берутся силы… - Юлия Владимировна Друнина

костра

В темном лесе мне страшно.

Вот-вот хлынет

Лавина огня.

Словно танка враждебного

Башня,

Притаившись, глядит на меня…

6

На Вологодчине

Есть улицы Орлова,

И говорят, что будет теплоход

«Сергей Орлов».

Звучит поэта слово…

Вот только в дверь мне

Он не звякнет снова

И, пряча в бороду улыбку,

Не войдет.

Уже не будем с ним

До хрипа спорить,

Читать стихи,

Глушить (не только!) чай…

Один лишь раз

Друзьям принес он горе —

Убил своим уходом

Невзначай…

7

Загрустив однажды почему-то,

«Есть ли дружба?» —

Ты меня спросил,

Эх, Сергей!

Когда б хоть на минуту

Выходили люди из могил!

Ты забыл бы

О любой обиде,

Ты б ничьей

Не вспоминал вины,

Потому что

С нежностью б увидел,

Как тебе

Товарищи верны.

8

Я до сих пор

Поверить не могу,

Что ты на том —

Нездешнем берегу,

Куда слова мои

Не долетят,

И даже матери

Молящий взгляд,

И даже вскрик отчаянный

Жены

Теперь к тебе

Пробиться не вольны…

А я все так же, так же,

Видит бог,

Хватаю трубку,

Услыхав звонок, —

Как будто бы

Из черной пустоты

Вдруг позвонить на Землю

Можешь ты…

9

Снова жизнь – снова цепь атак.

Пред тобой в долгу навсегда,

Я верна нашей дружбе так,

Как орбите своей звезда.

По тебе свой сверяю шаг

И любую свою строку.

Ты мне нужен, как нужен стягу,

Чтоб остаться полком полку.

Из Северной тетради

В тундре

Ни кустика, ни селенья,

Снега, лишь одни снега.

Пастух да его олени —

Подпиленные рога.

Смирны, как любое стадо:

Под палкой не первый год.

И много ли стаду надо?

Потуже набить живот.

Век тундру долбят копытцем

И учат тому телят…

Свободные дикие птицы

Над ними летят, летят.

Куда перелетных тянет

Из тихих обжитых мест?

На северное сиянье?

А может, на Южный Крест?..

Забывшие вкус свободы,

Покорные, как рабы,

Пасутся олени годы.

Не зная иной судьбы.

Возможно, оно и лучше

О воле забыть навек?

Спокойней. Хранит их чукча —

Могущественный человек.

Он к ним не подпустит волка,

Им ягель всегда найдет.

А много ль в свободе толка?

Важнее набить живот.

Ни кустика, ни селенья.

Сменяет пургу пурга.

Пастух да его олени —

Подпиленные рога.

И вдруг, не понять откуда,

И вдруг, неизвестно как,

Возникло из снега чудо —

Красавец, дикарь, чужак.

Дремучих рогов корону

Откинув легко назад,

Стоял он, застыв с разгону,

В собратьев нацелив взгляд.

Свободный, седой и гордый,

В упор он смотрел на них.

Жевать перестали морды.

Стук жадных копыт затих.

И что-то в глазах мелькнуло

У замерших оленух.

И как под ружейным дулом

Бледнел и бледнел пастух.

Он понял: олени, годы

Прожившие, как рабы,

Почуяли дух свободы,

Дыханье иной судьбы…

Высокую выгнув шею,

Откинув назад рога,

Приблизился к ним пришелец

На два или три шага.

Сжал крепче винтовку чукча

И крикнул: «Назад иди!»

Но вырвался рев могучий

Из мужественной груди.

Трубил он о счастье трудном —

О жизни без пастуха,

О том, как прекрасна тундра,

Хоть нет в ней порою мха.

О птицах, которых тянет

Из тихих обжитых мест

На северное сиянье,

На призрачный Южный Крест.

Потом, повернувшись круто,

Рванулся чужак вперед.

Олени за ним. Минута,

И стадо совсем уйдет.

Уйдет навсегда, на волю…

Пастух повторил: «Назад!»

И, сморщившись, как от боли,

К плечу приложил приклад…

Споткнувшись и удивленно

Пытаясь поднять рога,

Чужак с еле слышным стоном

Пошел было на врага.

Но, медленно оседая,

На снег повалился он.

Впервой голова седая

Врагу отдала поклон.

Не в рыцарском поединке,

Не в битве он рухнул ниц…

А маленький чукча льдинки

С белесых снимал ресниц.

И думал: «Однако, плохо.

Пастух я, а не палач…»

Голодной лисицы хохот,

Срывающийся на плач.

Сползает на тундру туча.

А где-то светло, тепло…

Завьюжило. Душу чукчи

Сугробами замело…

Назад возвратилось стадо

И снова жует, жует.

И снова олешкам надо

Одно лишь – набить живот…

Ни кустика, ни селенья,

Снега, лишь одни снега.

Пастух да его олени —

Подпиленные рога.

В тайге

Кто видал енисейские дали,

Тот о них не забудет нигде…

А деревья вокруг умирали,

Умирали по пояс в воде.

Почернели, листва облетела.

Запах тлена и мертвый плеск…

Кто-то трезвый, могучий, смелый

Порешил затопить здесь лес.

И боролись за жизнь великаны:

Хоть была неизбежной смерть.

Было больно, и страшно, и странно

На агонию эту смотреть.

Было больно. И все-таки взгляда

Я от них не могла отвести,

Мне твердили: «Так нужно, так надо.

Жаль, но нету другого пути.

Что поделаешь? – Жизнь жестока,

И погибнуть деревья должны:

Чтоб кровинки веселого тока

Побежали по венам страны.

Чтоб заводы в тайге загудели,

Чтоб в глуши прозревали дома».

Я кивала: «Да, да, в самом деле,

Это я понимаю сама».