Седьмой воин - Алим Тыналин

– Абдикен-ата, послушайте меня…

– Мы вас кормим и поим, на одного вашего верзилу по барану за раз уходит. А вы, несносные юнцы, предлагаете нам трудиться до седьмого пота, пока вы будете лежать в тени, да обезобразит Аллах ваши бесстыжие лица?

Сасыкбай сидел рядом, подливал масла в огонь:

– Насколько хорошо вы нас защищаете, мы ощутили, когда потеряли Жугермека.

Меткий удар ниже пояса. Ерофей готов был сквозь землю провалиться.

– Кто старое помянет, тому глаз вон, – ответил Серке. – С чего взяли, что мы будем стоять в сторонке? Все основные работы, конечно же, за нами.

– А мы просто будем помогать?

– Ну конечно. Вы меня знаете, ата. Если я взялся за дело, то обязательно доведу его до конца.

Абдикен задумался.

– Если так, тогда, думаю, мы можем…

В это мгновение в кибитку ворвался старик. Притащил с собой за руку девушку. С длинными черными косами, большими заплаканными глазами. Напуганная и грациозная, аки газель. На шее смятый красный платок. А следом вошел Атымтай. Серке сразу нахмурился.

– Эй, Абеке, – закричал старик. – Это уже никуда не годится. Разве я не предупреждал, чем это кончится? Погляди-ка, что натворил этот нахал!

– Что случилось? – спросил глава аула.

– Он сорвал платок с головы моей дочери.

Серке покраснел от ярости, даже в сумерках заметно. Видать, тяжко согрешил вьюнош. На родной стороне Ерофея, в царстве Московском, покусителей на честь дочерей тоже не жаловали.

– Я думал, это та самая старушка, что на меня обзывалась, – пробормотал Атымтай. – Хотел убедиться. А там оказалась…

Девушка прикрывала лицо широким рукавом.

– Задета честь моей семьи, – бушевал престарелый отец. – Будь здесь братья Гайни, они бы проучили этого несносного нахала.

Молодой нахал меж тем совсем сжался под гневным взором Серке и твердил:

– Мне нет оправдания.

Абдикен поднялся с низенького стула. Рядом встал Сасыкбай.

– Серке, я хочу, чтобы духу вашего завтра утром не было в моем ауле. Прощай. Да наставит вас Аллах на прямой путь. Если бы я не знал твоего отца Борибай-батыра, я бы прогнал вас прямо сейчас.

Серке молчал, склонив голову. Потом глухо ответил:

– Прими мои извинения за случившееся, Абдикен-ата.

Повернулся и быстро вышел из кибитки.

Ерофей и Атымтай следом.

В кибитке ругались старики и плакала девушка.

Когда Ерофей улегся спать на кошму, сразу не уснул.

Вот ведь горячий народ здесь, однако. Вроде мудрые, повидавшие жизнь люди. Завтра явятся лиходеи Кокжала, и сорванным платком дело не закончится. Обесчестят всех девушек аула.

Московит зевнул.

Ну дак что ж поделать? Каждый человек сам выбирает свою судьбу.

Проснулся на рассвете. От неясного шума. Что-то происходило снаружи. Неужто бандиты пожаловали?

Схватил бердыш, да и выскочил из кибитки, как был, в исподнем.

Светало. Весь аул шевелился разнородной работой. Стучали топоры. Скрипели повозки. Ржали кони. Старики и ребятишки копали землю.

Мимо прошли старухи, тащили на плечах бревно. Одна сердито проворчала:

– Прикрылся бы, бесстыжий. Вас там на севере приличиям не учат, что ли?

Серке издали помахал ему, подзывая к себе.

– Ереке, посмотри, как колья в землю упрятали. Достаточно незаметно? Или еще травы добавить?

Ерофей заскочил в кибитку, быстро оделся. Побежал на помощь.

Вот ведь народ. Не могли пораньше разбудить, нелюди.

К утру вокруг аула вырос тын. Ров выкопали неглубокий, людей и времени мало. Зато укрыли хорошо. Издали ни за что не разберешь.

Выпили поднадоевшего кислого молока, сели в тенечке. Старички да детишки в кибитках скрылись, на кошме отдыхать.

Беррен, неугомонный, взялся за ножи, принялся кидать в ствол дерева. Да еще и повизгивал ликующе, всякий раз, как в цель попадал. Кармыс поглядел на товарища, почесал спину, больную после ночных трудов:

– Ох, и заноза же ты, в заднице, Беррен. Посидел бы немного, отдышался, что ты глаза мозолишь?

Но Беррен не обратил внимания на стоны лучника. В очередной раз кувыркнулся задом наперед, радуясь точному попаданию.

– Ишь ты, молодец какой, – подивился Тауман. Почесал щенку пузо, покачал головой. – Заки, ты так сможешь?

Душегуб поглядел на Беррена, тонко усмехнулся. И заявил во всеуслышание:

– Да я с закрытыми глазами, и то лучше кину.

Беррен перестал метать ножи. Нахмурился, подал ножи убивцу. Замычал проникновенно. Дескать, давай, дерзай, ежели такой меткий.

Заки глаза прикрыл, ножички на руке взвесил. Помедлил самую малость, да и ухнул клинки в злосчастное дерево, одно за другим.

Да только все наперекосяк пошло. Первый нож, положим, в дерево угодил. Правда, выше гораздо, чем надо. А вот другой и вовсе отлетел. Рядышком с Ерофеем в землю воткнулся. Еще и в земле чуток колыхался, треклятый, в дрожь вводил.

Засмеялся Тауман. Беррен еще раз кувыркнулся, а Кармыс заметил:

– Эх, а я хотел было на тебя свой табун поставить. Так уверен был.

Великан сказал:

– Нет у тебя табуна, как ты на него спорить можешь?

Взъерепенился Кармыс. Нахохлился, тощая фигурка ощетинилась уголками рук и ног.

– То есть, что значит нет? Что же, по-твоему, слово Абдикена меньше навозной жижи стоит? Не даст ничего, обманет, как ребенка?

А Таумана, как назло, бес противуречия сегодня одолел. Великан поднял толстый перст с волосиками посередке и грязным ногтем.

– Моя бабушка говорила, не дели шкуру неубитого барана. Что будет, ежели нас Кокжал одолеет? Ты думал об этом?

Кармыс вскочил с травы, забегал туда-сюда. К штанам сзади, к худому заду, прилипли комочки земли.

– Чтоб отсох твой поганый язык, толстое вместилище отбросов! Чтоб ты подавился бараньей костью и лошадиным копытом! Кто еще считает, что мы не справимся с Кокжалом?

Поглядел на других, поочередно. Беррен снова метал ножи. Тауман с Акбасом играл. Серке лежал на спине, малахай на лицо надвинул.

Ерофей промолчал. Засунул в рот травинку, погрыз чуток.

Заки сказал, глядя в сторону:

– Если они разом накинутся, никакие колья не помогут.

Серке ответил:

– Пусть все сразу приходят. Быстрее с ними расправимся.