А я люблю женатого - Каринэ Фолиянц

– Ну не молчите, я вам приказываю! – почти закричала она.

Он снова не проронил ни слова. Только ей опять почудилось, что в глазах его, бархатных, теплых, как долгая южная ночь, снова заблестела слеза. И тогда она сама внезапно расплакалась…

Мужчина достал платок, утер ее слезы. И сказал нежно – будто маленькому ребенку:

– Знаешь, что говорят французы? Чтобы быть красивой, надо много страдать. Ты красивая.

– Правда? – сквозь слезы всхлипнула Нина, у которой нос, и без того немалый! – покраснел от плача.

С потекшей тушью и взлохмаченными волосами она была скорее смешной, но он уверял в обратном:

– Конечно! Я никогда не вру! Я обязательно повезу тебя еще раз кататься по морю на пароходе. Там белые чайки будут кружиться у нас над головами. Я обещаю это тебе, Нина, милая моя!

И вдруг счастье показалось ей таким простым, доступным, легким. Вот сейчас она поймает его, точно пеструю бабочку за крылышки, и навсегда пригвоздит булавкой – чтоб не улетело! Они поедут кататься! И там, на пароходе он признается ей в любви. Он попросит ее руки. Он откажется от своего прошлого. Да-да, непременно он скажет – все, что было до тебя, дорогая моя, не имеет значения…

Нина уже представляла себя бесконечно счастливой, как вдруг вспомнила о детях:

– А ваши дети? Что будет с ними?

– Дети? Что, дети? Они ничего не узнают, Нина. Ведь потом я привезу тебя домой! – улыбнулся незнакомец. – Ни дети, ни жена никогда ничего не узнают, да?

– Нет, я так не хочу! – закричала Нина. – Это невозможно, немыслимо! Я не хочу делить вас с ними!

– Милая, у нас нет другого выхода. Жизнь диктует свои условия, наш удел – покориться, – твердо сказал мужчина.

– Нет! Я не люблю покоряться. Я знаю выход. Замечательный выход. Я все сделаю сама. Я уже придумала. От вас ничего не потребуется – ровным счетом! Я все сделаю, и мы никогда не расстанемся. Правда? Ведь правда же?! – Нина кинулась ему на шею, но он отстранил ее.

– Мне пора. Прости, Нина.

Нина увидела – он уходит! Но она не привыкла сдаваться. И крикнула вслед уходящему любимому:

– Мы все равно будем вместе. Я все для этого сделаю! Я очень сильная! Только дождитесь меня! Дождитесь!

Хлопнула дверь, он ушел из кинотеатра к своим детям. А Нина услышала ехидный тоненький смешок. Из-за колонны выглянул толстый мальчик лет двенадцати, он весь концерт корчил ей рожи, а теперь, оказывается, еще и подслушивал!

– Что тебе надо, маленький паразит? – Она схватила его за огромное ухо.

– Я все слышал, я все знаю, – захихикал мальчик, – всему городу расскажу, что я здесь видел и слышал! Всем, всем!

– Плевать! Рассказывай, я в Москву уезжаю! – Нина отпустила его ухо, он опять противно захихикал:

– Ты в Москву?! Кому ты там нужна? Ой, посмотрите на нее, я умираю!

– А ты не умирай, ты живи долго. Но учти, не успеешь вырасти даже на два сантиметра, как у меня уже будет много денег, много славы и своя квартира. Сюда я буду приезжать раз в год на гастроли, и все будут ко мне лезть за автографом, а тебе я вот подпишу! – Она поднесла к носу мальчика выразительный кукиш. – На всех заборах будут висеть мои афиши, – не могла остановиться Нина, – по телевизору меня будут каждый день… нет, два раза в день показывать. Нет, три!..

Она развернулась и ушла. Теперь все решено – надо ехать в Москву! Завоевать славу! Купить квартиру! И перевезти к себе любимого! План созрел, осталось его только осуществить!

…Толстый мальчик задумчиво вытащил из кармана яблоко, надкусил его и вздохнул:

– Усы у меня вырастут, пока ты прославишься в Москве. И борода тоже… Дай тебе Бог встретить такого же идиота, как ты сама!

Молодой человек со старомодным чемоданом (сразу видно, приехал из глухой провинции) шел по центральной московской улице, разглядывая яркие витрины и вывески, купола церквей, громады зданий, потоки машин. Он был частичкой толпы огромного спешащего города. На вид ему года двадцать два. Он кудряв, пока еще румян (тоже видно – провинция!) и даже хорош собой, несмотря на сугубо провинциальный прикид. Зовут его Гриша. В Москве он первый день.

Побродив по городу, Гриша свернул в переулок, нашел старенький дом, доживающий последние свои дни, пнул дверь подъезда, поднялся на второй этаж, позвонил в квартиру.

Дверь открыл мужик в полосатом тельнике. Ему лет под сорок, глаза хитрющие! Увидев Гришу, он обрадовался:

– Ну, слава богу, Гринь! Добрался! Милости прошу к нашему шалашу!

– Здорово, Леха! – обнял его Гриша.

Леша занес Гришин чемодан в комнату, включил свет.

– Во, снял комнатенку к твоему приезду. Небольшая, но в центре, правда, дом на ладан дышит. Оба платить будем. Халявы никакой, хоть ты и земляк мне, и мать твоя моей соседка. С тебя в месяц за хату триста баксов, с меня сто. Это потому, что я горбатился, искал ее. А на кухне пока Терещенко поживет. Так, фрукт один. С Украины. С него еще две сотенки. У меня, Гриш, все по-честному! Я на работу пристроился и тебя пристрою. Вдвоем будем в ларьке торговать. Дело хорошее, не пыльное. Ты – по четным пашешь, я – по нечетным.

Гриша осмотрел комнату. Две жалкие кровати, старый круглый стол с потертой бархатной скатеркой. На стульях пожитки Леши.

Самое примечательное, что было в этой комнате, – яркое пятно над кроватью, предназначенной Грише, какая-то дешевая картинка, изображающая букет полевых маков.

Гриша подошел к ней, поколупал пальцем.

– Не тронь, все хозяйское! – осадил его Леша. – Ну ты сало-то привез? Доставай, есть охота! Ничего, провинция, прорвемся, – треснул Леша по плечу товарища.

* * *

В крохотном московском кафе всего несколько столиков и небольшая сцена, на которой стояли пианино и микрофон.

Нина молча, старательно мыла полы, ползая на четвереньках под столами. Так начиналась ее московская жизнь. Рядом с тряпкой появились мужские ноги в сапожках-«казаках». Нина подняла глаза.

Перед ней – хозяин кафе Эрик, щеголеватый молодой человек в яркой гавайской рубашке, с сигарой в зубах.

– Ну что смотришь! Домывай быстрее. Учти, я сам аккуратный и не люблю халтуры ни в чем. Хорошо мыть полы – тоже искусство, между прочим!

Нина покорно кивнула и стала тереть пол еще старательней. Но переусердствовала, с грохотом уронила несколько тяжелых стульев.

Эрик взвизгнул:

– Ну здравствуй, приехали! Моя мебель! Все на мои деньги куплено! Руки у тебя из задницы растут? Делать ничего не умеешь! Приютил на свою голову, так мне и надо, идиоту!

Испуганная Нина зашептала:

– Я же не нарочно!

Эрика она ненавидела и боялась. Смены его настроения были сродни смене весенней погоды – то он сиял и обещал золотые горы, то орал по пустякам. Но Нине надо было терпеть все его выходки. Потому что в маленьком кафе она не только мыла полы, но по средам и пятницам пела. А это было для нее очень важно! К тому же хозяин разрешал ей жить тут, в подсобке, на восьми квадратных метрах. Вместе с раскладушкой и сумкой с пожитками тут стояла большущая копилка – бульдог, куда Нина складывала всю зарплату. А еще на стене висел портрет ее любимого. Того, ради которого она и приехала в столицу.