Часы академика Сикорского - Наталья Александрова

Фомин, кстати, никак на Дарьины взгляды не отреагировал, а Пабло даже не повернулся.

– Несколько лет назад, – начала Дарья, – уж не буду говорить, сколько именно, я, будучи студенткой, на лето устроилась в студенческую бригаду, которая строила конюшню на конном заводе в Калмыкии. Ну, платили там неплохо, а главное – романтика! Степь, простор, звездное небо, кони… Один парень, назову его, допустим, Вася, учил меня верхом ездить. Кстати, у меня неплохо получалось. А другой – скажем, Коля – на гитаре хорошо играл… В общем, прошло недели две, и вдруг Колю – того, который с гитарой, – нашли в сарае мертвым. Голова разбита, и на лбу четкий отпечаток лошадиного копыта, – Дарья показала руками, какого размера было копыто. Получалось, что Колю лягнула не обычная лошадь, а владимирский тяжеловоз. Или французский першерон. Я, понятно, очень переживала, плакала даже, а Вася – тот, который учил верхом ездить, – утешал меня всячески.

«Я себе представляю!» – подумала Александра.

– Ну, в общем, дело все же серьезное, смертельный случай, приехала полиция разбираться. А чего там разбираться? Несчастный случай, и все дела. Оформили бумаги и хотели уже труп в Питер отправлять, к родственникам, как вдруг прилетела Колина старшая сестра и потребовала повторно осмотреть тело. Ей в полиции говорят – что тут осматривать, все ясно! Видно, что лошадь виновата, вот же и отпечаток копыта на лбу! А она им свои документы показала, и выяснилось, что она – судмедэксперт, причем не простой, а какой-то очень заслуженный. В общем, пришлось им согласиться на повторную экспертизу. Колина сестра осмотрела труп и сказала, что удар по лбу был нанесен уже после смерти, а смерть наступила от другой раны, которая обнаружилась на затылке, под волосами. Кроме того, по форме подковы было видно, что он нанесен сверху вниз, а не снизу вверх, как было бы, если бы его действительно лошадь лягнула. А потом одна девчонка рассказала, что видела, как накануне Коля с Васей здорово ссорились. Дело даже до драки дошло. Видно, из-за меня сцепились. Ее спросили, почему она раньше молчала, а она ответила: мол, не хотела мне удовольствие доставить, рассказав, что из-за меня мужики собачатся. А потом в овраге неподалеку от сарая, где Коля погиб, нашли палку с привязанной к ней подковой. Тут Вася не выдержал и сознался. Подрались они с Колей, Вася его как следует приложил, Коля упал – и головой прямо на камень. В общем, умер на месте. Тогда Вася решил это дело представить как несчастный случай. Поскольку лошадей вокруг много, самое простое было – списать все на лошадь. Он нашел старую подкову, привязал ее к палке и со всей силы ударил покойника в лоб. Ну, в общем, думал, что ему это сойдет с рук, и принялся меня утешать…

– Ну, ты даешь, прямо роковая женщина, фам фаталь этакая! – восхитился Гена.

Ему, наверное, было обидно, что Дарья своей историей переплюнула его рассказ.

– А признайся, Дашка, что ты все это выдумала! – Лена тут же кинулась на помощь мужу. – Вот прямо на месте!

– Ну, про лошадей как раз правда, – сдержанно улыбнулся Никита Сергеевич. – В вашем рассказе чувствуется глубокое знакомство с предметом.

– Точно, верхом она ездить умеет, и неплохо! – вставил Пабло.

– И все не так. – Дарья сделала вид, что надулась. – Про лошадей я как раз все придумала, а про Колю и Васю – чистая правда. Все так и было, он его убил из-за меня!

– Какие страсти! Прямо латиноамериканские! – с плохо скрытой иронией проговорила Рита.

– Ну, значит, следующим будет рассказывать Пабло. Ему и карты в руки, – предложил Фомин с улыбкой.

Александра низко наклонила голову, чтобы никто не увидел выражение досады на ее лице. Надо же, она-то хотела, чтобы продолжил Фомин. Все же время дорого, ей-то нужно про Фомина что-нибудь узнать. А тот вон как вывернулся, наверняка нарочно стрелки на других переводит.

Пабло немного отпил из бокала апельсинового сока – как уже говорилось, спиртного он в рот не брал, расслаблялся по-другому – и, оглядев присутствующих, проговорил мягким, красивым голосом:

– Я родился в маленьком провинциальном городке, но когда мне было пятнадцать, моя семья переехала в Буэнос-Айрес. Мы поселились на окраине города. Местные ребята приняли меня в штыки…

– Как-то ты уж очень издалека начал! – заметила Лена.

– Не перебивай его! – вступилась за приятеля Дарья. – Хороший рассказ – как танго, начинается медленно и постепенно набирает темп!

– Да, так вот… – Пабло опустил глаза, как будто вглядывался во что-то, видимое только ему. – Помню, один раз шел я по улице с матерью и ее сестрой, тетушкой Хуаной. А навстречу – компания местных подростков, человек пять-шесть. Они увидели нас и принялись потешаться: «Поглядите, как они вырядились! Поглядите, какие у них платья! Сразу видно, что приехали из какой-то дыры! Наверное, они никогда не бывали в городе, не видели никого, кроме коров и пастухов!» Мне следовало бы как-то ответить на эти насмешки, но я совершенно растерялся. Тут один из мальчишек поднял камень и примерился, чтобы бросить его в нас. Дело приобретало скверный оборот. Но тут рядом с нами появился высокий парень в черном пиджаке и круглой шляпе с маленькими полями. Он оглядел насмешников и проговорил, растягивая слова: «Вам охота повеселиться? Охота над кем-нибудь посмеяться? Посмейтесь надо мной!» Хулиганы попятились, а один из них испуганно произнес: «Эухенио Рохас!» При звуке этого имени мальчишки бросились врассыпную. Тетушка Хуана перевела дыхание и, повернувшись к нашему спасителю, проговорила с благодарностью: «Спаси вас Бог, молодой сеньор!» А тот приподнял шляпу и ответил: «Всегда к вашим услугам!»

– Все-таки, может быть, пора уже переходить к рассказу об убийстве? – капризным голосом признесла Лена.

– Сейчас, уже совсем скоро… Через несколько дней я зашел в маленькое кафе на углу и там увидел того парня, Эухенио Рохаса. Он был в том же черном пиджаке, шляпа лежала на стойке. Я поздоровался с ним и предложил угостить кофе. Парень поблагодарил и стал меня расспрашивать о нашей прежней жизни. Оказалось, что мы земляки, он приехал из тех же мест лет пять назад. Мы разговорились и скоро стали друзьями. По крайней мере, так я считал. Прошло несколько недель, и как-то он спросил меня, не хочу ли я заработать несколько монет. Я ответил, почему бы нет? Кому помешают лишние деньги? Не то чтобы мне действительно так хотелось заработать, но стыдно было отказаться, стыдно было предстать перед ним рохлей, маменькиным сынком. Тогда Эухенио Рохас велел мне зайти в лавку часовщика, которая была возле нашего дома, и посмотреть, какие там порядки и есть ли камера наблюдения. На следующий день я зашел к часовщику и долго разглядывал товар в витрине. Часовщик, невысокий лысый старичок с длинными желтыми усами, сидел за прилавком и ремонтировал часы, вставив в глаз увеличительное стекло и зажав в зубах погасшую сигариллу. Заметив меня, он поднял глаза и проговорил: «Что ты хочешь, мальчик?» Я смутился, понес какую-то околесицу и уронил сумку, из которой выпал потрепанный комикс. Часовщик ничуть не рассердился на меня, а, напротив, улыбнулся и спросил: «Ты любишь комиксы, мальчик? Впрочем, зачем я спрашиваю? Какой же мальчик не любит комиксы!» Я ответил: «Да, сеньор, конечно, сеньор». Тогда он достал из-под прилавка толстую стопку комиксов и протянул мне: «Если хочешь, возьми их на несколько дней. Почитаешь – принесешь. Ты ведь живешь в нашем квартале, я видел, как ты шел по улице с пожилой сеньорой». Я поблагодарил его, и он угостил меня вкусным шоколадным печеньем. И тогда мне стало стыдно. «Этот человек отнесся ко мне как настоящий друг, – подумал я, – а Эухенио Рохас наверняка хочет ограбить его лавку. Может быть, при этом старика убьют или ранят…» Сам не знаю, как так вышло, но только я все рассказал старику. Он внимательно меня выслушал и сказал, чтобы я не переживал. Я вернулся домой, а вечером меня встретил Эухенио Рохас и спросил, что мне удалось узнать. И я сказал ему, что в лавке часовщика нет никакой камеры, а сам часовщик – божий одуванчик. «Отлично! – похвалил меня Эухенио Рохас и потрепал по голове. – Ты настоящий мужчина! Сегодня вечером, к десяти часам, приходи к кафе. Мы пойдем на дело. На настоящее дело». Я хотел отказаться, но в глазах и голосе Эухенио Рохаса было что-то такое, что мой язык прилип к гортани и я не смог ничего сказать. К десяти часам я был около кафе. Дома я сказал, что устал, что у меня болит голова и я хочу спать. Ушел в свою комнату, положил на кровать свернутую одежду, как будто там лежит человек, и вылез через окно. Около кафе уже стояли три человека – сам Эухенио Рохас и еще двое, которых я пару раз видел в нашем квартале. Эухенио Рохас потрепал меня по голове и снова сказал, что я настоящий мужчина. Потом посмотрел на часы и проговорил недовольным голосом: «Серхио опаздывает. Мы больше не можем ждать». И мы пошли к лавке часовщика. Окна лавки были темными, и на улице вокруг тоже было темно. Как сейчас помню, цвели лимонные деревья, и терпкий сладковатый запах разливался по улице. Эухенио Рохас подошел к окну, заглянул в него. «Спит!» – проговорил он. Потом достал нож и как-то ловко открыл им форточку. А потом повернулся ко мне: «Паблито, полезай туда!» Я, конечно, перепугался: «Куда? Зачем? Почему я?» – «Потому, что только ты туда пролезешь. Из нас ты самый маленький. Ты ведь хочешь получить свою долю? Значит, должен ее отработать. Полезай в форточку, а как залезешь – открой изнутри дверь. Ты ведь мужчина, Паблито?» Что мне оставалось после такого вопроса? Я кое-как пролез в форточку, спрыгнул на пол и увидел в темноте стоящего часовщика, а с ним двух полицейских. Часовщик улыбнулся, поднес палец к губам, а потом указал на дверь – мол, делай, что тебе велели. Ну, я и открыл дверь. Вошли все трое, Эухенио Рохас – последним. И как только они вошли, часовщик включил свет, а главный полицейский закричал: «Всем стоять! Руки за голову!» Те двое перепугались, подняли руки, а Эухенио Рохас пригнулся и выскочил из лавки. И я следом за ним. Впрочем, меня никто и не пытался остановить. Видно, часовщик заранее договорился с полицейскими. Ну, мы с Эухенио Рохасом побежали по улице, до пустыря, а там разделились – он в сторону пригорода, а я к себе домой. Забрался так же, как вылез, – через окно, и лег в кровать не раздеваясь.