Танкист №1. Бей фашистов! - Валерий Большаков

М-м-м… Блаженство!

– Одеколончиком?

– Да, пожалуйста.

Еврей нажал грушу, и «Шипр» приятно обжег лицо. Повеяло полузабытым запахом.

– Сколько с меня?

– Старый Абрам еще не настолько заелся, чтобы требовать деньги с защитников Родины!

– Спасибо тогда, – улыбнулся Репнин.

Он уже вставал с кресла, когда в маленький зальчик вбежал красноармеец. Нервно поправив пилотку, он углядел танкиста с двумя «кубарями» на черных петлицах[9], подскочил и затараторил:

– Товарищ лейтенант! Комендант города приказал вам срочно явиться!

– Срочно, говоришь? А кто у вас комендантом?

– Товарищ Фирсов! Комбриг.

– Веди.

– А я на машине!

– Еще лучше. Федотов, дострижешься и дуй к нашим.

– Есть… – расслабленно отозвался заряжающий.

На улице Репнина дожидалась тряская «полуторка». Посланец вскочил на место водителя, Геша устроился рядом, и грузовик тронулся, завывая и грохоча расхлябанными бортами.

Добираться до комендатуры долго не пришлось, Полуторка затормозила у самых ступенек, где уже поджидал комбриг Фирсов.

Это был плотный, кряжистый человек с широким лицом и темной шевелюрой.

Командующий 194-й горнострелковой дивизией полковник Фирсов взвалил на себя «общественное поручение» – стал начальником гарнизона города.

– Пал Андреич! – закричал красноармеец, высовываясь с места водителя. – Доставил!

– Вижу, – кивнул Фирсов и спустился к Репнину.

– Лейтенант Лавриненко по вашему приказанию прибыл, – отдал честь Геша.

– Вольно, лейтенант. Мне донесли, что ты на танке?

– Так точно. Следую в Кубинку своим ходом по приказу комбрига Катукова.

– Понял. Тута вот какое дело – немцы прорвались! 17-я дивизия, стоявшая за селом Угодский Завод, самовольно отступила по старой Калужской дороге на Тарутино[10]. Ополченцы сраные… И все, дорога на Серпухов открыта! Разведка донесла: сюда движется чуть ли не батальон немцев на мотоциклах, три тягача с пушками и штабной автобус. Они уже проследовали через Высокиничи. Мне приказано выставить заградотряд, а из кого? Тута одни деды да мальцы! И твой танк. Понимаешь?

– Понимаю, товарищ полковник, – кивнул Геннадий. – Окажем «шефскую помощь». Топливо есть, комплект боеприпасов имеется, вести бой с немцами готов. Покажите дорогу!

– Петро! – рявкнул Фирсов, обращаясь к красноармейцу. – Покажешь!

– Есть!

– А я тогда истребительный отряд соберу.

Сборы были недолги. Вскочив на броню, Репнин нырнул в башню.

– Иваныч, заводи! Немцы показались, надо бы сократить поголовье!

– Эт можно…

«Тридцатьчетверка» прокатилась по улицам Серпухова и свернула на дорогу в сторону колхоза «Большевик».

Красноармеец крикнул в открытый люк:

– Эта дорога на Высокиничи!

– Слазь тогда!

– Ну, вы… это… Дайте им!

– Дадим! Так дадим, аж жарко станет!

Танк попылил дальше, пока Репнин не углядел подходящее местечко неподалеку от реки Протвы.

– Иваныч! Загоняй сюда!

– Понял, тащ командир.

Танк свернул с дороги в лес и выбрался на опушку. Отсюда хорошо была видна дорога в оба конца.

– Экипажу – на лесозаготовки. Маскируем машину.

Вчетвером танкисты живо наломали веток и кое-как прикрыли башню, а гусеницы и без того прятались в кустарнике.

«Холодает, однако…» – подумал Репнин, ежась. С утра и вовсе морозец – на лужах закрайки леденели…

– Едут вроде… – прислушался Борзых.

– По местам!

Заняв свое место, Геша глянул в прицел.

– Идут, зольдатики… Едут, вернее.

«Ну и наглые, – подумал Репнин. – Даже разведку не выслали! Прут вперед, как у себя дома… Сейчас мы вас обучим осмотрительности!»

– Заряжай осколочным!

– Есть! Готово!

Мотоциклы танку не опасны, пропустим… Головной «Опель» или «Бюссинг» находился метрах в трехстах от танка, за ним шел автобус с длинными антеннами и еще два грузовика, набитые пехотой и тащившие на прицепе орудия.

Подпустив переднюю машину метров на сто пятьдесят, Геннадий вжал спуск.

– Выстрел!

Удар снаряда пришелся по кузову. Борта, тент, бравые пехотинцы – все подряд разлетелось в дыму и пламени взрыва. Кабину отправило в кувырок, а отцепившаяся пушка опрокинулась в придорожную канаву.

Стрелок-радист открыл огонь из пулемета по мотоциклистам, не подпуская тех к танку. Только гранат им не хватало.

Все произошло так быстро и так неожиданно для гитлеровцев, что те не сразу сообразили. А Репнин, чуть довернув башню, прицелился в замыкающую машину.

– Осколочный!

– Готово!

– Выстрел!

Танк сотрясся, посылая еще один «горячий привет» – снаряд пробил кабину «Опеля» или «Бюссинга» и разорвался. Тент мгновенно надулся пузырем и тут же лопнул, скрутился горящими лоскутьями. Замелькали черные фигурки – они отлетали скрюченными свастиками.

– Товарищ командир! Немцы орудие разворачивают!

– Да ну? Иваныч, вперед! И газу!

– Понял!

Немцы, посыпавшиеся из кузова третьего, уцелевшего «Опеля» или «Бюссинга», уже успели отцепить пушку и разворачивали ее в направлении танка. «Сообразили-таки…» Но поздно.

«Т-34», скатившись с пригорка и теряя ветки, наброшенные на броню, разогнался и ударил передком в грузовик, сминая тому кабину, ломая борт, опрокидывая и сбрасывая в кювет.

Развернув танк, Бедный проехался по орудию, корежа матчасть и давя немецких пушкарей.

– Тащ командир! Там наши!

– Где?

– А вона, на дороге!

И впрямь, поспели две полуторки, и люди с оружием, все вперемешку – в военной форме, в гражданском – дружно бросились на врага.

– Иваныч, дави мотоциклы!

– Так точно!

Танк лишь слегка подпрыгивал, наезжая на очередной «Цундап» и раскатывая тот гусеницами. Не доезжая до штабного автобуса, «тридцатьчетверка» замерла, качнув орудием, и немцы очень живо высыпали из дверей, высоко задирая руки. Гитлер капут!