Бронекатера Сталинграда. Волга в огне - Владимир Першанин

Но батальонами, втиснутыми, казалось бы, в беспомощный паром, руководил решительный командир. Заранее подготовленные, открыли огонь десятка полтора ручных пулеметов, хлопали винтовочные выстрелы. Полкилометра – большое расстояние для стрелков, но часть пуль находила цель. Одни рикошетили от бронированного брюха и моторов, другие ударили кучно в незащищенный хвост.

Мощный бомбардировщик полностью своей цели не добился. Уходя от пулеметного огня русских, увеличил скорость и стал спешно набирать высоту, опасаясь получить очередь в более уязвимое место. Свои жизни все немцы, в том числе и летчики, очень ценили.

У поселка Мачтозавод, расположенного на южной окраине Сталинграда, свернули в узкое русло Старой Волги. С палубы было видно, как горят дома вокруг Судостроительного завода. С пожарами на заводе местная команда справлялась быстро. Но тесно застроенный поселок, мазанки, слепленные из глины, древесных отходов и покрытые камышом, загорались друг от друга.

Огонь змеился по сухой траве, камышу, кустарнику. В затоне, выбрасывая клубы черного дыма, горел речной танкер. Окраины, с их большими и мелкими заводами, тоже постоянно бомбили.

Бомба разметала многотонный резервуар с горючим, которое огненными ручьями стекало в Волгу, превращаясь на течении в горящий поток. Языки пламени колыхались вроде лениво, не поднимаясь высоко вверх, но судно, попавшее в эту ловушку, имело немного шансов уцелеть. Основная часть речного флота, даже крупные пароходы, были деревянные, не говоря о баржах, паромах и более мелких судах. Просмоленные доски вспыхивали, истекая пузырящейся смолой. Захлебывались от недостатка кислорода двигатели, и задыхались от ядовитого дыма люди.

Костя видел, как сумел вырваться из огненной ловушки моторный баркас, горевший от кормы до носа. С него прыгали обожженные, теряющие сознание люди. Им казалось, что холодная речная вода снимет невыносимую боль. Почти все они тонули, не имея сил держаться на поверхности.

Несколько весельных лодок подбирали уцелевших, звали тех, кто не решался прыгать с баркаса. Громоздкий двигатель, горевший в трюме, среди лужи полыхающего мазута, проломил днище и пошел ко дну. Баркас подпрыгнул от толчка. Поднялась корма, избавившись от тяжести двигателя. В днище виднелся обугленный проем, куда потоком хлынула вода.

Баркас завалился набок, подмяв корпусом упавших с палубы моряков, эвакуированных женщин с детьми. За считаные минуты, приняв тонны воды, баркас затонул, втягивая в крутящуюся воронку немногих еще живых людей.

Николаю Морозову, капитану «Верного», исполнилось тридцать два года. Призванный в девятнадцать лет во флот, он остался на сверхсрочную службу. Четыре года ходил на канонерской лодке по Каспию в составе пограничного отряда, затем был переведен с повышением на сторожевой корабль на Черное море, под Феодосию.

Большая семья Морозовых жила в крохотном рыбацком поселке Сычевка в глубине Астраханской поймы. Мужики знали здесь две профессии: либо рыбак, либо матрос. В местных поселках жили поколениями. Чужие сюда переезжали редко.

Мало кого приманивали бесчисленные протоки, вода да камыш вокруг, хотя до Астрахани всего ничего. Только добраться до города – проблема. Дороги ухабистые, топкие. По протокам на веслах или под парусом много не пройдешь, а моторные лодки до войны имелись только в рыбхозе да у редких зажиточных рыбаков.

Отслужив несколько лет на сверхсрочке, Николай Морозов решил вернуться в родные края. Но семейная жизнь не сложилась. Молодая жена, с которой добирались сутки от Астрахани до Сычевки, присела на чемоданы с нарядами и, приходя в себя от усталости, растерянно оглядывалась вокруг.

Село – не село, скорее какой-то табор. Приземистые домишки, камышовые летние кухни-сарайчики, огромные котлы под навесом, коптилки. В домах все самодельное, неистребимый запах рыбы и вонь от отбросов. Вороны и чайки, ковыряющиеся в рыбьих остатках, собаки – лайки с закрученными хвостами, кое-где разлохмаченные плетни. Деревьев, кроме ивняка, не видно. Куда ни глянешь – вода да шуршащее под ветром бесконечное море камыша.

И в домах, как в юртах, никаких перегородок – дерево в здешних местах огромный дефицит. Все необходимое делали из камыша: половики-циновки, корзины, даже сортиры без крыш и те камышовые с широкими щелями.

– Спят все вместе, что ли? – покраснев, смущенно спросила молодая жена. – Я имею в виду, в одной комнате?

Бабка Морозова, доброжелательно улыбаясь, показала единственный уцелевший спереди зуб и успокоила ее:

– Не переживай. В темноте все равно ничего не видно. А живем мы неплохо, не смотри, что дома невзрачные. Для вас белье новое приготовили, одеяла шерстяные, да и не голодаем здесь, как в городе.

Стол действительно накрыли, по городским меркам, богатый. Жена Николая у себя в Саратове отродясь таких деликатесов не видела. Черная икра в мисках, балык из белорыбицы, котлеты из белуги, что-то еще копченое, истекающее жиром. Крупно порезанные огромные помидоры, маринованные баклажаны и прочее.

За столом все хорошо подпили, хвалили жену, спрашивали, когда ждут ребенка. А насчет будущей работы пусть не беспокоится. Учителка в начальной школе года через два на пенсию уйдет, вот и место найдется. А пока на огороде да на разделке рыбы поработает, дело простое.

Жена побродила дня три по острову, наведалась в начальную школу, где учительница приняла ее как соперницу и заявила, что никуда уходить не собирается ни через два, ни через пять лет.

Вечером зудели комары, невольно загоняя людей в дом, где слабо светилась керосинка. На ласки не тянуло. Любопытная родня только делала вид, что спит, а сама ждала, когда молодые затеют любовь. В общем, через пару недель отпросилась под каким-то предлогом в Астрахань и дунула к себе в Саратов.

По горло была сыта островной жизнью, затхлым духом застоявшейся воды в затонах, тучами комаров и супружеской постелью в трех шагах от топчана беззубой бабки. Аккуратным почерком написала записку: «Коля, была любовь, но я так не могу. Ради бога, не ищи меня и оставь в покое. Не вернусь и тебя видеть больше не могу. Прости».

– Местную надо было брать, – укоряли Николая. – Уборная не понравилась, что без двери. Так она к воде повернута, кому за твоей женой подглядывать?

– Нашел себе барыньку, – вторила беззубая бабка. – Отдельную спальню со шкапом ей подавай.

Только отец промолчал. Значит, считал, что сын не подумал, прежде чем тащить молодую женщину в такую глушь.

Морозов от тоски запил, а затем снова вернулся на флот, куда его приняли охотно, как хорошего специалиста. До осени сорок первого года служил на Каспии, затем снова попал на Черное море, где в декабре участвовал в знаменитой Керченско-Феодосийской операции.

После долгого отступления и сдачи многих городов Красная Армия нанесла зимой крепкий удар немцам под Москвой, освободила внезапным броском Ростов, разбила группировку врага под Тихвином. Многие военачальники рассчитывали, что 1942 год станет годом победы над Германией.

Удары наносились и на севере, и на юге. Даешь Крым! В конце декабря высадили десант на захваченный немцами Керченский полуостров. Морозов служил тогда на сторожевом корабле, командовал расчетом 100-миллиметрового орудия, главного калибра на судне. В бой шел, не испытывая особого страха, но десант угодил в восьмибалльный шторм, какие бывают только на малых морях и мелководных заливах.