Статистике вопреки - Алиса Евстигнеева

На секунду мы втроём замерли, ибо нанести урон школе в то время расценивалось как самая страшная диверсия и каралось если не смертной казнью, то как минимум такой головомойкой, после которой жизнь становилась не мила.

Первым в себя пришёл мальчишка постарше:

— Мрази, только попробуйте про меня рассказать! Я тебя лично урою, понял?! — злобно глянул он на Лёху и тут же поспешил скрыться с места преступления.

Мы же с Орловым, как две тетери, остались стоять на месте, испуганно хлопая глазами.

— Лёш, что же делать? — пропищала я.

— Выгребем как-нибудь, — очень по-взрослому пообещал он. — Нас же двое.

Выгребать оказалось непросто, поскольку на шум пришла не наша учительница, которая, вполне вероятно, ещё могла сопоставить наше поведение, а злобная завуч, с одного взгляда сделавшая свои выводы.

— Ты, малолетняя бестолочь! — схватила она Лёшку за ухо. — Ты хоть представляешь, сколько это сейчас стоит!

Орлов стоически молчал, красный от обиды и напряжения, изогнув голову, чтобы ослабить чужую хватку.

— Пустите его! — потребовала я и… попыталась убрать пухлую руку от своего закадычного друга, что по итогу лишь усугубило ситуацию — кто ж знал, что взрослых трогать нельзя (зато детей — можно!).

В общем, из банального недоразумения ситуация разрослась в самый настоящий скандал с привлечением директора и родителей. Про старшеклассника мы оба молчали, отчего-то поверив тому на слово, что если попытаемся перевести стрелки на него, то последствия не заставят себя ждать. Мы предпочли синхронно промолчать, виновато опустив головы вниз, и выслушивать красноречивые речи завуча на тему, какими же отморозками мы растём.

Мои родители выслушали всё молча, как всегда оставаясь при своём мнении, а вот Лёшкин отец взбеленился на ровном месте, залепив тому подзатыльник прямо в кабинете директора.

— Где я тебе деньги на стекло найду?! — зашипел дядя Игорь на отпрыска, из-за чего Орлов  тут же побледнел, понимая, какая взбучка ждёт его дома. Тётя Света ходила беременная четвёртым ребёнком, а зарплаты уже платили с крайней нерегулярностью. И как легко было догадаться, лишних денег не было ни у кого.

Я смотрела на них со стороны, впервые готовая разреветься из-за вселенской несправедливости, не понимая, как же так. Мой папа тогда прекрасно понял моё состояние, ободряюще проведя пальцами вдоль моего позвоночника, что придало мне немного уверенности. Осмелев, я сделала шаг вперёд, заявив на весь кабинет:

— Это я… стекло разбила. Пеналом. Шла, подкидывала его… и попала в дверь. Лёша позже пришёл.

— Я не… — тут же попытался вмешаться он, но был безапелляционно прерван моим отцом.

— Я думаю, что дети всё поняли, и вопрос на этом можно считать исчерпанным. Новое стекло мы вставим.

Из кабинета я выходила на негнущихся ногах, вся моя смелость куда-то улетучилась, оставив одну нервную дрожь от осознания, что я только что соврала такому количеству человек. Папа следовал за мной, придерживая меня за плечо.

Домой шли без лишних слов. Дядя Игорь хоть и знатно обрадовался, что ему не придётся возмещать школе ущерб, был в принципе недоволен тем, что его выдернули с работы по “пустяку”, и всё время недовольно косился на своего отпрыска. Я же боялась отступить от папы, при этом не решаясь заглянуть ему в глаза. Пусть он и так всё прекрасно понимал, но меня снедало чувство вины.

Уже у самого подъезда Лёшка шепнул мне почти в самое ухо:

— Зачем ты соврала?

— Нас же двое, — пожала я плечом. — Значит, и выгребать будем вместе.

В ресторане было многолюдно и я невольно поморщилась от обилия звуков.

— Хочешь, найдём другое место? — предложил Алексей, стоя у меня за спиной.

Старательно прислушиваясь к своему состоянию, я отрицательно помотала головой.

— Давай не будем время тратить… Мне домой надо.

Меня действительно с неимоверной силой тянуло к дочерям, словно поход в ресторан с Орловым являлся как минимум предательством по отношению к ним. Успокаивала себя тем, что в данный момент девочки вполне неплохо проводили время в компании моей подруги Аллы Синициной.

Нам достался столик в углу зала, где к счастью было относительно тихо. С подозрением принюхивалась по сторонам, с недоверием косясь на людей за соседними столиками, пытаясь понять, насколько благостно мой желудок отнесётся к идее приёма пищи. Меню в руках воспринималось как бомба замедленного действия, готовая рвануть в любое время.

— Так всегда? — поняв всё правильно, спросил Лёша, намекая на приступы тошноты.

— Нет. ТАК, — выразительно расставила я акценты, — впервые.

Сочувствующе кивнул, но всё равно продолжил с любопытством следить за мной, чем ужасно смущал.

— С Женькой у меня вообще никакого токсикоза не было, — зачем-то начала оправдываться. — Я тогда ещё думала, что это всё байки от взрослых, типа страшилка, чтобы девки были аккуратней.

— Сколько тебе тогда было?

— Девятнадцать.

— Ого, — присвистнул Орлов. — От тебя, наверное, никто не ожидал подобного.

— Подобного — это какого?! — в момент ощетинилась, опять уходя в глухую оборону. На самом деле к Лёше это мало имело отношение, но привычка защищаться зародилась во мне на пару с Женей, когда все вокруг вздыхали и причитали “как же так?!”.

Алексей Игоревич не обиделся, спокойно пояснив:

— Я не это имел в виду.

— Тогда что? — всё не успокаивалась я, невольно вспоминая, сколько разных нападок и осуждения мне пришлось пережить четырнадцать лет назад.

Лёшка хоть и старался подбирать слова, но все его мысли предсказуемо читались у него на лице.

Конечно же, никто не мог ожидать, что положительная во всех отношениях Альбина Вознесенская — дочь того самого профессора Вознесенского — вдруг решит рожать в девятнадцать лет.

— Просто… я всегда думал, что у тебя всё будет так, как надо, — попробовал он сгладить углы.

— А как надо, Лёш?

Долгий выжидающий взгляд глаз цвета жжёной карамели, после чего его рука неожиданно накрыла мою, и я едва уловимо вздрогнула.

— Мне всегда казалось, что ты, как никто другой, заслуживаешь счастья.

И пусть сказано было со всей серьёзностью и искренностью, это добило меня окончательно. С психом выдернула свою руку из-под его.

— Я. Счастлива, — буквально процедила сквозь зубы, борясь с острым желанием огреть Орлова чем-нибудь тяжёлым по голове. Между прочим, говорила я вполне искренне, моя жизнь более чем меня устраивала, и, несмотря на растерянность из-за последних событий, я вряд ли что-нибудь стала в ней менять. Тут же вспомнился ночной разговор с Женей, который лишь усилил моё негодование. Меня не нужно было жалеть.