Музыка на иностранном - Эндрю Круми

Народ угнетен и задавлен, и он бездействует. Тот, кто осмелится поднять голос протеста, тут же попадет за решетку. Но когда-нибудь, крайне редко, появляется лидер, который гуманно относится к людям и не злоупотребляет властью. Он терпим и снисходителен к протестам и критике. И вот тогда паническое бегство становится неизбежным. Все эти мысли крутились в голове у Кинга, пока он без особого интереса наблюдал за нервозным посетителем у кассы.

Тот стоял к Кингу спиной; он взял только чай и решил не есть (Кинг мысленно с ним согласился). Собственно, Кинг не ходил в это кафе раньше и не собирался приходить сюда еще раз. Новый посетитель расплатился и повернулся. Он держал чашку чая и двигался осторожно, стараясь не расплескать ни капли. Взглянув еще раз в сторону Кинга, он подошел к его столику, помедлил и спросил:

— Простите, пожалуйста, мы с вами раньше нигде не встречались?

В его тоне было что-то не совсем обычное, голос слегка дрожал — и по этой нервозности Кинг сразу понял, что он не знает этого человека, они никогда не встречались и ни разу друг друга не видели. Молодой человек просто пытался завязать разговор.

Кинг сам много раз начинал разговор с этой фразы, когда знакомился с женщинами в кафе вроде того, где он сейчас сидел, или на улице. Эта «проверка расклада» ни к чему не обязывала. Одни женщины сразу раскусывали эту, в сущности, нехитрую уловку и отвечали, что он ошибся. Другие честно пытались припомнить — со стороны это смотрелось так, словно они корпели над сложным уравнением; они старательно шарили по закоулкам своей памяти, мысленно перебирали места, где могла бы произойти эта забытая встреча, — и наконец приходили-таки к заключению, что тут, должно быть, какая-то ошибка. Но всегда находились женщины, которые с удовольствием включались в эту игру: нет, не думаю, — говорит она с неопределенной улыбкой; ты предлагаешь припомнить вместе, но на все твои «предположения» она отвечает «нет». Нет, она никогда не была в той пивной; нет, в теннис она не играет, зато ходит в бассейн; а еще она часто бывает в таком-то и таком-то кафе, ну еще вы могли видеться в библиотеке.

— Вы не историк, верно?

— Нет, — ответил Кинг, — физик. Присаживайтесь.

Роберт представился; он читал лекции на историческом факультете; потом они обсудили, где они могли бы встречаться или хотя бы видеть друг друга. Легкая нервозность Роберта помогла Кингу расслабиться. Вернее, почувствовать себя расслабленным и спокойным. Наверное, по контрасту.

— Так вы, значит, физик? Жаль, что науки и искусства так мало соприкасаются; я лично уверен, что им есть что почерпнуть друг у друга.

— А история, по-вашему, не наука?

— Только до определенной степени. Ход истории определяется рядом закономерностей, и наша задача — понять, как возникли и как работают эти закономерности.

Собеседник Кинга был явно выбит из колеи тем, что тот так непреклонно отказался играть в выяснение, где и когда состоялась их вымышленная предыдущая встреча. Но сейчас Кингу было гораздо интересней продолжить ход размышлений, которые занимали его, пока он наблюдал за тем, как новый посетитель расплачивается у кассы.

— И какими же закономерностями, — спросил Кинг, — определяется ход истории?

Роберт беспокойно заерзал:

— Человеческой природой. А вы уверены, что никогда раньше не были в «Красном льве»? Все-таки ваше лицо мне знакомо.

Роберт периодически поглядывал поверх плеча Кинга, его взгляд метался по разным углам кафе; он как будто и вправду кого-то искал.

— Вы кого-нибудь ждете? — спросил Кинг.

— Кто? Я? Нет-нет; иногда мы здесь встречаемся с кем-нибудь из приятелей — в таких местах, как здесь, всегда натыкаешься на кого-нибудь из знакомых. Но вы обычно сюда не заходите, правильно?

Чарльз сказал, что предпочитает кафе на Юнион-стрит. У него очень удобное расположение — на полпути между работой и домом. Роберт спросил его, где он живет, что у него за квартира (историки никогда не попадали в списки на улучшение жилищных условий) и есть ли у него семья?

— Стало быть, холостяк, — сказал Роберт. — Как и я. Так оно лучше, на мой скромный взгляд.

Кинг упорно держался своей темы для разговора:

— То есть вы изучаете человеческую природу, да?

Роберт рассмеялся:

— История все же не физика. Алгеброй гармонию не поверишь. В этом смысле история не наука. Разумеется, объективный анализ — это обязательно. Вот вам и научная сторона истории. Тем интереснее бывает взглянуть на историю с иной точки зрения — знаете, люди вроде вас очень поддерживают нас в стремлении заглянуть за горизонт.

Кинг не слушал:

— Вот представьте: сто заложников под охраной одного солдата с пулеметом. Каждому хочется жить, но их единственный шанс — броситься на охранника еп masse.[6] Толпа может выжить только за счет гибели нескольких индивидуумов; в каждом заложен инстинкт самосохранения, и простая сумма слагаемых — в данном случае индивидуальных инстинктов — приводит к тому, что все они стоят неподвижно, исходя из собственных интересов. А в итоге их всех расстреливают.

Роберт занервничал сильнее:

— Однако в этой вашей толпе заложников может оказаться один храбрец, который рискнет броситься на охранника в надежде, что остальные за ним последуют.

— Конечно, — сказал Кинг и отхлебнул чаю. — Но неужели всегда обязательно должен быть лидер, который поведет за собой остальных? Взять хоть стаю скворцов: все птицы летят, как одна, направление меняют как по команде — но я не думаю, что у них есть какой-то вожак, который командует: повернули туда, сели, взлетели. И толпа тоже порой действует сама по себе, и никто ее не направляет.

— Но если б история изучала только поведение толпы, тогда в ней бы вообще ничего не осталось научного. Вы же не можете объяснить механизмы, которыми управляется это поведение!

— В общем, это моя точка зрения, — подытожил Кинг. — А что есть нация, как не толпа, только очень большая?

— Ох уж эти мне физики-математики со своими абстракциями! История изучает и интерпретирует факты. Только факты, и ничего, кроме фактов.

И Роберт снова увел разговор от абстрактных теорий к конкретным фактам. Они поговорили о фильмах; о том, как их лучше смотреть — в одиночку или с друзьями. Роберт говорил, а Кинга невольно захватило воспоминание о теле, что этой ночью лежало рядом, об этой женщине и о влажной слизи у нее внутри, когда он ввел в нее пальцы. Словно ковыряешься в кишках цыпленка — с ним раз было такое, давным-давно, когда он был еще мальчишкой. По внутренностям птиц можно предсказывать будущее.

Они допили чай, и Роберт предложил взять еще. Чарльз согласился, и Роберт отправился к кассе. Кинг наблюдал за тем, как он подошел к стойке и попытался подозвать угрюмую буфетчицу.