Тень - Адам Пшехшта

Самарин глубоко вздохнул, пытаясь не выказывать нетерпение. Похоже, мнение о баронессе было более чем заслуженным.

– Я солдат, а не придворный, – спокойно сказал он. – Если бы у меня были какие-нибудь претензии к вам, я бы выложил их прямо вам в глаза, а не сплетничал за спиной. Что касается Рудницкого, я уже думал о нем в таком контексте, к сожалению, о болезни близкого мне человека я узнал лишь спустя время.

– У вас кто-то умер?

– Няня.

Генерал ожидал криков недоверия или насмешки, аристократия редко замечала слуг и почти никогда не беспокоилась за их судьбу, но его собеседница понимающе кивнула.

– Я тоже любила свою няню, – призналась она. – От чего умерла ваша?

– От рака.

– Вы уверены, что этот Рудницкий мог бы помочь?

– В таких делах никогда нет уверенности, но это известный алхимик и один из самых компетентных врачей, каких я только встречал. Кроме того, что он сделал для цесаревича, он спас жизнь мне и помог тетке. Когда-то она очень мучилась от ревматизма, – пояснил он.

– Он правда ваш кузен? Я слышала, что Мария Павловна включила его в свое завещание, – сказала она со злорадством.

– Конечно, – хладнокровно подтвердил генерал. – Но это очень далекое родство. А относительно завещания я не имею ничего против, но сомневаюсь, что Олаф примет хоть что-либо от тетки. У него и у самого огромное состояние. Вы слышали об «экстракции Рудницкого»?

– Что-то слышала, но не помню деталей.

– Это новый, самый эффективный метод получения первичной материи. Мой кузен изобрел его и запатентовал.

– Вы уверены, что он еще практикует? – с недоверием спросила баронесса. – У него столько богатства? Когда в последний раз вы его видели?

– Два месяца назад в Варшаве. Практикует ли? Думаю, да, но это не имеет большого значения. Если вы хотите, я напишу ему, чтобы он занялся вами.

– И он послушает вас?

– Послушает, – ответил Самарин.

Его отношения с алхимиком были запутанными, а последние события еще больше их усложнили. Трудно смириться с тем фактом, что именно Олаф начал польское контрнаступление, что остановило почти победившую Восьмую армию. Не вызывало сомнений, что господин алхимик убил больше россиян, чем несколько польских полков, вместе взятых. Потому генерал не торопился налаживать личные контакты с Рудницким – они не разговаривали со времени подписания мирного договора, – хотя не сомневался, что тот исполнит его просьбу и поможет баронессе.

– Сколько мне это будет стоить?

– Дорого, – с раздражением буркнул генерал. – Вам придется сказать «спасибо», если он вас вылечит, поскольку Олаф не примет никакого денежного вознаграждения.

Баронесса гневно фыркнула, она вытащила платочек и вытерла подозрительно заблестевшие глаза.

– Вам плохо? – беспокойно спросил Самарин. – Может, вызвать лекаря?

– Нет, ничего не нужно.

– Но…

– Я же сказала, что ничего не нужно! – рявкнула она. – Просто на мгновение позавидовала Марии Павловне, что у нее такая семья. Моя семья жаждет от меня только денег, а внуки решили через суд признать меня умалишенной.

– Как я понимаю, безрезультатно?

– Я знаю их не первый день, – ответила женщина. – Я указала в завещании, что в случае моей внезапной смерти или признания меня сумасшедшей все мое имущество переходит нескольким выбранным мною фондам. Покровителем одного из них является царица, поэтому нет и речи о каких-либо судебных махинациях.

– Внезапной смерти? – задумчиво повторил офицер. – Вы считаете, что кто-то… – Он замолчал, не закончив предложения.

– Не знаю, я предпочитаю этого не проверять.

– Как они себе это представляют? – с недоверием спросил Самарин. – Они думают, что засунут вас в дурдом, и никто этим не заинтересуется? Насколько я помню, вы были фрейлиной Марии Федоровны. Его величество точно приказал бы расследовать это дело.

Госпожа фон Лушке грустно улыбнулась и махнула рукой, чуть не сбив бокал.

– Кто будет беспокоиться о старой женщине?

Неожиданно ее грустная улыбка превратилась в гримасу боли.

– Помогите мне дойти до кареты, – процедила она сквозь стиснутые зубы.

– Что случилось?!

– Ничего такого, обычная боль.

– Я немедленно вызову лекаря.

– Вы хотите унизить меня перед всеми этими… кумушками?! Я никогда на это не соглашусь!

– Ну хорошо, тогда я проведу вас в свои апартаменты, – предложил генерал. – Вы отдохнете, а я покопаюсь в аптечке, может, найду опиум или морфий.

Аристократка приняла предложенную ей руку и позволила провести себя к выходу. Стекающие по вискам капли пота свидетельствовали о том, сколько усилий ей стоил каждый шаг.

– Вы знаете, как соблазнить девушку, – сказала она охрипшим голосом. – Если бы я была моложе лет так на двадцать, вашей жене пришлось бы туго!

Слуга помог открыть двери, и через минуту Самарин уложил свою гостью в шезлонг.

– Боюсь, это не поможет, – отозвалась баронесса. – Как вы думаете, почему я употребляю алкоголь? Обезболивающие на меня не действуют, если только в дозе, что приведет к потере сознания.

– Это невозможно!

– Возможно, возможно… Поэтому ни один коновал, к кому я обращалась, не помог мне. Но я вижу, что у вас есть телефон. Может, проконсультируетесь с кузеном?

– Сейчас?! В полвторого ночи!

– Я думала, что врач должен быть доступен для пациента в любое время, – парировала она.

Офицер хотел сказать баронессе, что она еще не пациентка Рудницкого, но подошел к телефону и заказал разговор с Варшавой.

– Рудницкий, – отозвался хриплый голос в трубке.

Самарин тяжело вздохнул: похоже, друг был в плохом настроении. Вообще-то ничего удивительного, никто не любит, когда его поднимают с кровати посреди ночи.

– Извини за звонок в такое время, но мне нужен твой врачебный совет, – сказал он.

– Сашка, ты? Телефонистка так промямлила, что я не расслышал фамилию.

– Да, это я.

– Кто-то заболел? – с беспокойством спросил Рудницкий.

– Никто из семьи, это непредвиденный случай. У меня бал и…

– Поздравляю! – прервал его алхимик. – А нас тут темная ночь! Но ладно, рассказывай, что случилось.

– Одной из приглашенных, баронессе фон Лушке, стало плохо. Она говорит, что у нее рак. Я предложил ей опиум, но она утверждает, что такие лекарства ей не помогают. Такое возможно? – неуверенно спросил он. – Но, знаешь, она много пьет, утверждая, что так усмиряет боль, может, это алкоголизм? – сказал он, перейдя на польский язык.