Горькая полынь моей памяти - Наталия Романова

  Кариме лишь оставалось вести дом - при этом Равиль никогда не отказывал ей в помощи, как личной, так и наёмных работников, - и следить за благополучием сыновей. Дети стояли особняком и были краеугольным камнем для Равиля. Своих детей он любил самозабвенно, причём не только уже рождённых, но и будущих.

  Алия вплыла в дом, остановившись ровно посредине холла, позволяя хозяину дома снять с себя неизвестно откуда взявшуюся шубку, смотря ровно на Дамира, отправив ему мягкую, призывную улыбку. Посмотри на меня, разве я не хороша? И пока Дамир приходил в себя от увиденного, а время ему понадобилось, несмотря на то, что он трахал эту женщину несколько часов назад, оплачивал её обед и посещение косметолога, она сумела поразить его до самых печёнок.

  Выскочила Карима, захватывая в плен подругу и будущую родственницу.

  Удивительное чувство родства, привязанности, какой-то правильности витало в атмосфере дома Юнусовых. Как это удалось Равилю?.. Дамир хотел знать ответ на этот вопрос, даже зная его наперёд.

Стол ломился от яств на любой вкус, гостеприимные хозяева развлекали разговорами и шутками, мужчины почти не употребляли алкоголь, женщины и вовсе избегали горячительного. Карима – кормящая мамочка, да и Равиль не одобрял алкоголь в руках жены, а всё, что позволила себе Лали – глоток вина.

  Женщины щебетали о чём-то своём, делясь секретами ведения хозяйства и красоты, время от времени жалуясь на своих мужчин, укоризненно покачивая головой. Как же сложно порой угодить этим капризным существам – мужчинам. То суп пересолен, то мясо жёсткое, а то уедут мужской компанией в неизвестном направлении, и нет их три дня к ряду. Карима хвасталась подарком мужа – массивным золотым браслетом с причудливым плетением в виде листьев лавра – как раз после такой вот вылазки. Это ж надо было укатить на раздолбанном УАЗике на перевал, где и связи-то нет. А если бы что-то случилось? У машины только что колёса не отваливаются на ходу! И, вообще, что это за развлечение – носиться по грязи по труднодоступной местности… Хорошо, что Дамир знал, куда отправился Равиль, а то бы она точно сошла с ума. И вот, пожалуйста, «извинения» мужа теперь красуются на запястье.

  – Я вас покину, – Дамир встал и отправился в одну из дальних комнат на первом этаже за букетом высоких, благоухающих роз.

  Вернулся с цветами, неся их головками вниз, покосился на Равиля, включившего торжественную музыку, что-то из классики, явно подшучивая над другом. Впрочем, женщинам не было смешно: Карима обхватила лицо ладонями, пряча слёзы умиления, а Лали смотрела во все глаза на будущего мужа, ни на минуту не забывая, что она должна изобразить удивление. Персиковый цвет струящегося в пол платья неимоверно шёл ей, делая едва ли не семнадцатилетней. Распущенные волосы, уложенные крупными локонами, безупречный макияж, припухлые губы. Красавица.

  – Лали, – произнёс Дамир, стоя над сидевшей на стуле девушкой, не отмечая в себе ни трепета, ни волнения, ни сбившегося дыхания. Ничего, что было когда-то. Почти при таких же обстоятельствах. Девушка. Букет. Он. – Дорогая моя Лали, ты – лучшее, что случилось со мной, и я очень надеюсь, что ты согласишься стать смыслом моей жизни. Навсегда. В присутствии своей семьи, я прошу тебя стать моей женой.

  Он, наконец, потянул букет Лали, она приняла, в восхищении переводя взгляд с роз на Дамира, и обратно. Тихой рыбкой подскочила Карима, забрала тяжёлый букет и поставила в откуда-то взявшуюся вазу, точно заранее приготовленную.

  Дамир не собирался вставать на одно колено, он, улыбаясь, смотрел на Лали, смаргивающую слёзы, облизывающую губы, нервно потряхивающую ладонями.

  – Ты станешь моей женой, Лали? – как можно мягче спросил Дамир, протягивая кожаную красную коробочку, с говорящей надписью «Картье». Кольцо стоимостью в полмиллиона рублей – белое золото, жёлтое, розовое, бриллианты. Он не чувствовал ничего, даже досады за потраченные деньги на пустой символ, не значащий в их культуре ровным счётом ничего. Кольцо до свадьбы… Равиль тоже преподнёс Кариме кольцо, теперь она постоянно носит два – обручальное и помолвочное. Дамир сделал всё, что от него требовалось. В кругу семьи, под грёбаную романтичную музыку он сделал предложение лучшей женщине, которую только мог встретить в своей жизни.

  Интересно, что чувствовал Цепеш, когда впивался в шеи юных красавиц… Как жаль, что Дамир не Влад – его чувства неизменны, их попросту нет. Море и море. Вода.

  – Да, да, да, – тихо шептала Лали, кивая, соглашаясь, протягивая руку, чтобы Дамир лично надел на изящный пальчик с безупречным маникюром кольцо. Так он и сделал. Не этого ли от него ждали? Запечатлел на губах невесты поцелуй, чуть больше, чем целомудренный – Лали приоткрыла рот, пуская на мгновение, для короткой и острой ласки, пробудившей мгновенно животные инстинкты Дамира.

  Они ещё немного посидели, отметили радостное событие. Карима разглядывала колечко, бросая укоризненные взгляды на мужа. Ей нужно было такое же. Судя по виду Равиля, оно у неё будет. Попрощались ещё в этих сутках, полуночи не было. Карима льнула к мужу, его рука напряглась, притянув к себе женщину чуть более властно, чем стоит демонстрировать. Дверь ещё закрывалась, а Карима уже висела на Равиле, ловя жадные поцелуи мужа.

 Дамир. Наши дни. Южное побережье

  Она лежала рядом, отвечала на поцелуи, потом обводила кончиком языка его губы и смотрела, смотрела в его глаза. В темноте радужка её глаз казалась то серой, то тёмной, но Дамир знал – там синева, густая, насыщенная, разбегающаяся яркими васильковыми лучиками, заканчивающаяся ободком цвета индиго. Он знал её глаза, все нюансы цвета и выражений.

  Одним движением подмял под себя, распластывая, слизывая со сладких губ стон, провоцирующий, дразнящий, провёл рукой по гладкой коже, утопая в тихих стонах, запахе ответной любви, спутывая дыхание, руки, губы, слёзы, невозможно горькие, как хина.

  Двигался, словно от этого зависит жизнь, не мог унять себя, остановить, даже услышав протест. Даже поняв, что она отталкивает – не мог. Только зажал её руки, закинув над головой, зафиксировал ладонью тонкие запястья, вдавил в пружинистый матрас и двигался, двигался, двигался, обезумевший, одурманенный её откуда-то взявшимся криком наслаждения, такого острого, настоящего и отчего-то жалобного, прощающегося и прощающего, и двигался, двигался, двигался, вколачивался, пока не открыл глаза прямо в солнечный свет.

  Дамира подорвало на собственной кровати. Сон, просто сон.

  – Отпусти, – жалобно пищала Лали, распластанная под ним, обнажённая, прекрасная.

  В нём ещё билось накалившееся до предела возбуждение, желание, неясное, неестественной силы.

  Сон, просто сон. Сраный сон, из-за которого он едва не изнасиловал Лали.

  – Прости, – он откинулся на подушки. – Прости меня, - он всё ещё тяжело дышал, не веря себе, что его мёртвый организм способен на такие острые чувства. – Вчера был насыщенный день.