Дольмен - Николь Жамэ

– Благодарю за интересную экскурсию. – Увидев, что Мари направилась к выходу, он пошел по ее следам, небрежно бросив: – В любом случае мне вас будет очень не хватать…

Мари обернулась:

– Что это значит?

– Следствие поручено вести мне, и я намерен действовать в одиночку.

На ее лице отразилось такое негодование, что ему пришлось уточнить:

– Прокурор отстранил вас от следствия по причине возможной личной заинтересованности. Ваша просьба была отклонена.

Щеки Мари порозовели.

– Вы обо всем знали с самого начала и ничего не сказали! Выжали меня как лимон, а теперь спешите отделаться!

– Все равно не вышло бы ничего хорошего…

– Это еще почему?

– Рядом с вами… – на его губах заиграла двусмысленная улыбка, – работа мне в голову бы не полезла…

– Да вы просто больной! – взорвалась Мари.

– Ну а теперь серьезно, капитан. Неизвестно, что предстояло вам еще узнать о ваших близких… и что еще испытать.

– Объяснитесь!

– В записке упоминается «Всевышний», что скорее всего отсылает к Богу. Типичный почерк серийного убийцы, сумасшедшего, который верит, что исполняет священную миссию.

Новые убийства… Внутри у Мари все похолодело.

– Здесь живет ваша семья, – продолжил Ферсен, – вы знаете каждого жителя…

– Зато вы не знаете, – перебила она. – Без моей помощи вам не обойтись!

– Если станете чинить препятствия следствию, то…

– Плевать мне на ваши угрозы! Пока не найду убийцу брата, с острова я не уеду!

– Боюсь, ваша дальнейшая карьера под вопросом!

Решительным жестом Мари достала жетон полицейского, служебное оружие и протянула их Ферсену.

– Я подаю в отставку. Вас это устраивает?

Мари открыла дверь, с порога бросила ему ключи от музея и исчезла, подхваченная воющим вихрем. Подняв ключи, Люка мысленно поблагодарил себя за то, что не побоялся резать по живому: эта мегера очень скоро стала бы неуправляемой.

Заперев дверь, он обернулся, надеясь найти Мари где-нибудь поблизости, но увидел только габаритные огни «мегари», удалявшегося по шоссе.

– Чертова бретонка! – выругался он, подбирая чемодан на колесиках, выброшенный из багажника и валявшийся в луже, ибо дождь припустил с новой силой. – Проклятый остров!

Ветер стонал, кружа в зловещем вихре между менгирами Ти Керна, казавшегося пустынным как никогда. Взбешенный, Ферсен с трудом тащил свой чемодан по размытой тропинке, утопая в жидкой грязи, которая с плотоядным чавканьем вторично пыталась завладеть его шикарными ботинками «Вестон».

Мари завязала узлом еще влажные волосы. В балконную дверь люкса для новобрачных хлестал ливень. Гроза только усилилась, а Кристиан все не возвращался. Спустившись в холл, она застала Лойка за стойкой приемной со стаканом в руке. Невольно бросив на брата укоризненный взгляд, Мари заметила, что тот раздраженно повел плечами, словно избавляясь от неприятного видения. Лойк почувствовал ее беспокойство, но не захотел поддержать, как это бывало прежде. Мари решилась с ним заговорить:

– Разве можно в такую погоду выходить в море?

– В шторм тренироваться лучше всего, – проворчал он, отвернувшись, чтобы положить конец диалогу. Но Мари предпочла словесную баталию – по крайней мере та могла напомнить шутливые пикировки их молодости.

– Прокурор направил к нам следователя… специалиста по ритуальным преступлениям… из Парижа.

Цель достигнута. Лойк обернулся с горящими от гнева глазами:

– Не ввяжись ты, он никогда бы не приехал!

– Думаешь, окровавленный менгир легко скрыть? Кстати, от следствия меня отстранили, и я подала в отставку. Доволен?

– Наконец-то хорошая новость!

– Боже, – взмолилась Мари, – нельзя же быть таким ограниченным! Парижский следователь – чужак, добиваясь результатов, он не пощадит ничего и никого! Неужели ты не понимаешь, что нужно было мне помочь, когда я об этом просила?

– Оставь меня в покое!

– Помоги хоть сейчас, Лойк! Убеди муниципальный совет высказаться в мою защиту!

– Сама себе помогай – завтра как раз заседание.

Мари собралась возразить, но тут дверь холла открылась и показалась фигура Ферсена, промокшего насквозь, усталого, уже не пытавшегося сохранять сколько-нибудь достойный вид. Мари не удержалась от улыбки при виде заляпанных грязью дорогих ботинок и щегольского чемоданчика. Стараясь не встречаться с ней глазами, парижанин подтащился к стойке приемной и попросил номер.

– Мест нет! – отрезал Лойк.

Затравленный взгляд Ферсена задержался на табло – все номера были свободны. Мари одарила его очаровательной улыбкой.

– Но из уважения ко мне брат постарается что-нибудь для вас сделать.

Лойк с изумлением уставился на сестру и с мрачным видом протянул один из ключей. Не спросив сдачи, полицейский потащился к лифту, оставляя за собой, как улитка, мокрый и грязный след. Едва двери кабины закрылись, Мари наклонилась к брату:

– Здесь легче будет за ним приглядывать. А при необходимости – и за его вещичками.

Брат посмотрел на нее с недоверием, как на чужого человека. Допив содержимое стакана, он взял плащ, ключи от машины и, пройдя мимо Мари без единого слова, пошел к двери.

– Куда ты?

– Прогуляюсь, – сказал тот не оборачиваясь.

Недоумение Мари все возрастало. Они с братом больше не понимали друг друга! Прежняя нежность уступила место холодной враждебности. Почему Лойк противился ее желанию узнать правду о смерти Жильдаса? Может быть, что-то скрывал? Куда пошел сейчас, в такое позднее время, в самый разгар непогоды? Мари похолодела: кажется, она подозревает собственного брата! Ужасно, конечно, но отчуждение близких заставляло ее сомневаться во всем. Почему Лойк, мать и даже Кристиан настаивали, чтобы она покинула Ланды и не занималась расследованием? Несмотря на тревожное чувство, порожденное грустными мыслями, Мари заставила себя вновь вернуться к странному происшествию в аббатстве. Призраки монахов, конечно, маскарад. Ферсен прав: проще было ее убить. Значит, это инсценировка, специально для нее устроенная. Кто в Ландах мог быть заинтересован в том, чтобы ее напугать, подтолкнув к отъезду? У Мари перехватило дыхание: на свидание пригласил ее Кристиан… Она сразу отбросила эту мысль, шхуна ушла в открытое море задолго до того, как она обнаружила записку. И все-таки ее удивляло, что она оказалась единственной, кто хотел узнать правду об убийстве брата, а уж тем более необъяснимым было то, что ей ставили это в вину.

Чувство несправедливости, одиночества и глубокой печали разрывало сердце Мари на части. Самые близкие люди ее отторгали, считали чужой. Как будто ее беззаботное детство прошло не здесь, на острове, а где-то совсем в другом месте. Она долго плакала, пока ее не свалил тяжелый, неспокойный сон.