Дом - Бентли Литтл

Проезжая через Чимайо, Сторми не удержался и бросил взгляд на узкую проселочную дорогу, ведущую к Эль-Сантуарио. При взгляде на маленькую церквушку из кирпича-сырца у него неизменно бегали по коже мурашки. Все эти подпорки и раскосы в крохотном помещении, покрытом чудодейственной пылью. Согласно легенде, церквушка была построена с применением глины, обладающей целительными силами, и каждый год толпы верующих стекались сюда, чтобы вылечить свои недуги и болезни. Безногие инвалиды в надежде исцелиться оставляли свои костыли на улице. Сам Сторми не был человеком религиозным, он не верил в чудеса, но и не отрицал их; однако в этой разновидности христианства скрывалось что-то первобытное и языческое, что-то дохристианское. Возможно, все дело было просто в том, что он в свое время просмотрел слишком много фильмов, распространением которых занимался, однако от всего этого ему становилось не по себе.

Еще через десять минут Сторми выехал на автостраду и помчался в направлении Санта-Фе. Когда он вернулся в свой офис, не было еще и трех часов.

– Ну как все прошло? – спросила Джоан, когда он вошел в кабинет.

– Кто знает… Раскусить этого мерзавца невозможно.

Плюхнувшись в огромное кресло за письменным столом, Сторми открыл стоящую рядом с компьютером банку с конфетами и высыпал себе в рот горсть шоколадных драже. Он ездил в Таос на переговоры с организатором кинофестиваля, намереваясь включить в этом году в конкурсный показ один из принадлежащих ему фильмов. У него было то, что он считал своей законной находкой: пересказ «Макбета», перенесенного в индейскую резервацию, снятый двадцатипятилетним парнем-хопи[11], не имеющим специального образования, который, работая в службе охраны национального парка Бетатакин, на протяжении нескольких лет откладывал деньги на свой фильм.

Это была та самая история успеха, какие в последнее время полюбили средства массовой информации, пишущие про индустрию развлечений, и Сторми по праву рассчитывал, что ему воздадут по заслугам. Фильм был частью пакетного соглашения, заключенного с обанкротившейся местной компанией проката «Четыре угла», и хотя по большей части Сторми доставались второсортные боевики, это был самый настоящий фильм, и впервые в жизни Сторми получил возможность представить зрителям работу неизвестного таланта.

Может быть, ему нужно предложить фильм на кинофестиваль в Сандансе.

Определенно, это поднимет его статус в киноиндустрии.

К тому же парень это заслужил.

Сторми попробовал представить себе, какой будет реакция его бывших друзей из Лос-Анджелеса, когда они обнаружат, что он предлагает в прокат фильм, который был показан в конкурсной программе фестиваля в Сандансе, и эта картина вызвала у него улыбку.

– Хочешь, я завтра ему позвоню? – предложила Джоан. – Чуточку надавлю на него?

Сторми кивнул:

– Скажи, чтобы обязательно просмотрел видеокассету. И еще скажи, что у него есть сорок восемь часов. В Сандансе заинтересовались фильмом.

– Правда? – широко раскрыла глаза Джоан.

– Нет, – усмехнулся Сторми. Он сделал театральную паузу. – По крайней мере, пока что.

– Значит, у нас в руках будущий победитель, да?

– Очень на это надеюсь, – подтвердил Сторми.

Он засиделся допоздна, работая с контрактами. Джоан уже ушла домой, поэтому Сторми сам запер офис. К тому времени как он вернется домой, Роберта уже уйдет на занятия, поэтому по дороге Сторми завернул в «Макдоналдс» и купил гамбургер, пакетик жареной картошки и шоколадный коктейль. Роберта постоянно донимала его по поводу диеты, утверждая, что человек, который так питается, просто не может быть здоровым, как будто у него было моральное обязательство употреблять в пищу исключительно гастрономические изыски. Подобно большинству излишне полных людей, Роберта обращала слишком много внимания на еду, считая ее очень важной составляющей жизни. Если б она считала секс таким же важным, как и еду, и вкладывала бы столько же усилий в занятие любовью, сколько в выбор блюд на ужин, их брак был бы крепким.

Секс.

Когда это было в последний раз? Месяц назад? Два месяца? Сторми не мог сказать точно. Он знал только то, что у них с Робертой уже давно ничего не было.

Сторми попытался вспомнить свою первую девушку. Как ее звали? Доун? Донна? Как-то так. Странно, что он это забыл. Считается, что первую запоминаешь на всю жизнь, разве нет? Она была бедная и грязная. Это Сторми помнил. Именно этим отчасти и объяснялась ее притягательность. Она была совсем не похожа на идеально отскобленные образчики женственности, которых приглашали в дом; она была другой, дикой, и именно это понравилось Сторми. Девчонка заставила его проделать с ней такое, о чем он прежде даже не слышал, и за одно то лето он узнал о сексе все, что только нужно о нем знать.

И с тех пор было одно сплошное падение.

Сторми уже давно не думал о той девчонке; он попытался вспомнить, что произошло, почему они расстались. Наверное, это было после пожара, после того как они переехали, но сказать точно он не мог.

Сторми вздохнул. Все это не имело больше никакого значения. Подъехав к дому, он поставил машину рядом с огромным колючим кустом. Какое-то время Сторми сидел в машине и смотрел на темные окна дома и не в первый раз жалел о том, что женился, что вообще встретил Роберту.

В пятницу Сторми, как обычно, ушел с работы рано и отправился в «Хоган». Это был обыкновенный бар, а не артистическое кафе, и в нем отсутствовал фальшивый антураж Юго-Запада, якобы «создававший атмосферу» в модных заведениях Санта-Фе, чего Сторми терпеть не мог.

Сегодня работал Джимбо, и Сторми, попросив пива, остался у стойки, дожидаясь, когда бармен принесет его заказ. Чуть дальше у стойки стояли еще двое, увлеченные громким разговором, и Сторми помимо воли прислушался.

– Куда подевались диктаторы? – спрашивал тот, что стоял к нему ближе. – Помнишь, мы всегда называли тех лидеров стран, которые нам не нравились, «диктаторами»? Был панамский диктатор Мануэль Норьега, был ливийский диктатор Муаммар Каддафи. Мы никогда не называли их «генералами», «президентами» или какими-либо другими официальными титулами. Для нас они всегда были «диктаторами». Почему мы не говорим так теперь?

– Ты пьян, – заметил его приятель.

– Возможно. Но все же я имею право задать этот вопрос.

– Мы делаем так только тогда, когда хотим вызвать этих людей на конфронтацию, – вставил Сторми. – Мы делаем так, чтобы показать всем, что это плохие люди. Так общественное мнение готовится к войне.

– А ты кто такой? – с неприязнью посмотрел на него пьяный. – Не любишь Америку, сукин ты сын?

Его приятель положил ему руку на плечо. Сторми виновато улыбнулся.