Стеклянный отель - Эмили Сент-Джон Мандел

– Если она распускает лживые слухи, – спросила Винсент, – ты ведь можешь засудить ее за клевету?

– Надо понимать, – сказал он, – что в моем бизнесе самое главное – это репутация. Я не могу ею рисковать и попадать в сводки новостей.

– То есть даже потенциальная возможность скандала – это почти так же плохо, как и сам скандал.

– Умница. Но я как-то задумался над этой историей, когда улеглось безумие с КЦББ, и понял, в чем суть. Дело в деньгах, которые она хотела вложить. Это было наследство ее отца. Он умер незадолго до того. Денежные вопросы иногда решаются под влиянием эмоций – что правда, то правда.

Аня незаметно перемещалась по террасе и расставляла свечи для вечера. Что она успела услышать из сказанного? Стоит ли придавать этому значение? Было ли ей вообще дело до их разговоров?

– Элла Касперски отправила мне бредовое письмо, – сказал Джонатан, – с какой-то чепухой про наследство отца и прочее. Но, если честно, теперь я понимаю, что она переживала утрату, а от горя любой начнет мыслить немного иррационально.

Запретная тема покойной жены Джонатана на секунду повисла в воздухе, как призрак; они обменялись взглядами, но не стали называть ее имя. Джонатан откашлялся.

– В общем, я рассказал тебе об этом, чтобы ты не удивлялась, если прочтешь о ней в интернете или столкнешься с ней вживую. Ты ведь ни разу не видела ее в «Кайетт»?

– В отеле? Если честно, я мало кого помню из гостей. Я там работала всего шесть или семь месяцев.

– Пока я не смел тебя с ног, – сказал он и поцеловал ее. Его губы были холодными и неприятно пахли несвежим кофе, но Винсент все равно улыбнулась.

– Думаю, зависть можно понять, – сказала она. – Не все добиваются успеха.

(Добилась ли успеха сама Винсент?) Она понимала, что вела по любым меркам необычный образ жизни, но, с другой стороны, цель ее была не совсем ясна. Позже она стояла в одиночестве на террасе, снимала вид на Средиземное море и думала: «Может быть, этого достаточно. Может, не каждому нужны четкие цели и амбиции. Я могу быть просто человеком, который путешествует по красивым местам и окружает себя красивыми вещами. Возможно, я могу снимать пятиминутные видео всех морей и океанов и найду в этом проекте смысл, своего рода миссию».

Астронавт

Она встретилась с подчиненными Джонатана тем же летом, на вечеринке по случаю Дня независимости, которая продолжалась почти до самого рассвета и задействовала целую флотилию служебных автобусов. Гостей на празднике обслуживал отряд официантов, а на лужайке играл джаз-банд. Все приглашенные работали на Джонатана. Собралось чуть больше ста сотрудников: пятеро из них были из группы управления активами, остальные – из брокерской компании.

– Мне кажется или люди в группе управления активами держатся слегка обособленно? – спросила Винсент. Они собрались маленькой группкой, отдельно от других. Один из них, Оскар, пытался жонглировать пластиковыми стаканчиками, а коллеги наблюдали за ним. «Нет, погодите, – говорил Оскар, – клянусь, я раньше умел это делать…»

– Они всегда были немного изолированными, – ответил Джонатан. – Они работают на другом этаже.

Когда все разошлись, лужайка показалась огромной; в сумерках вырисовывались силуэты круглых столиков с мерцающими свечами и скатертями, испачканными вином, а в затоптанной траве поблескивали пластиковые стаканчики.

– Ты так спокойно держишься, – заметил Джонатан.

Они сидели у бассейна, опустив ноги в воду, пока официанты задували свечи, складывали столы и собирали в ящики грязную посуду. «Это моя работа», – подумала Винсент, но промолчала. Называть отношения с ним работой было бы бесчувственно с ее стороны, ведь он действительно ей нравился. Пускай не любовь всей жизни, но такого и не требовалось; разве не достаточно того, что ей нравилось проводить с ним время, думала она, жить вместе с ним и спать с ним? Так ли необходима любовь для настоящих отношений, что бы ни значило слово «настоящие», если есть уважение и нечто вроде дружбы? Винсент задавалась этими вопросами чаще, чем хотелось бы, и потому догадывалась, что ее мучает некий неразрешимый вопрос, но была уверена, что еще долго сможет продолжать в том же духе – возможно, много лет. Четвертого июля выдалась самая жаркая ночь за все лето, и они едва не плавились от духоты.

– Спасибо. Стараюсь. – По ее спине пробежала струйка пота.

– Да, но выходит так естественно, как будто тебе даже стараться не нужно, – сказал он. – Ты даже не представляешь, насколько это редкое качество.

Винсент разглядывала мерцающее отражение огней в бассейне. Когда она подняла голову, то поймала взгляд одной из официанток, молодой женщины, которая поправляла стулья. Винсент поспешно отвернулась. Она тщательно изучила привычки богатых людей. Она копировала их манеру одеваться и разговаривать и умела изображать беззаботность. Но она чувствовала себя неуютно рядом с домашней прислугой и официантами, потому что боялась, что если люди с ее планеты пристально посмотрят на нее, то увидят насквозь, несмотря на маску.

Мирелла

В их первую зиму вместе они полетели на юг, на вечеринку в закрытом клубе в Майами-Бич. Казалось, Джонатан был вхож в рекордное количество клубов. «Это дорогое хобби, – поведал он Винсент, – но у меня всегда была слабость к местам, где время будто замедляется». (Очередная подсказка, на которую должна была обратить внимание Винсент: почему он хочет, чтобы время замедлялось? Стояло ли за его словами что-то еще, помимо обычных мыслей о своей смертности, – некое предчувствие неизбежного, которое надвигалось на него?) «В других клубах есть свои удовольствия, – объяснил он, – игра в гольф, теннисные корты и еще куча всего, но просто пить кофе или вино в зале только для членов клуба – удовольствие особое. В таких местах время ощущается по-другому».

Зимний бал в Майами-Бич был убийственно скучным вечером для людей в смокингах и сверкающих вечерних платьях. Женщины в основном были намного старше Винсент. Все мужчины казались одинаковыми, и не только потому, что в своих костюмах напоминали пингвинов. Забавно, как люди из высшего класса со схожими привычками становятся неотличимыми друг от друга; очевидно, большинство из них прожили всю свою жизнь в этом мире, в безопасном коконе, и потому принадлежали к другой породе, чем Винсент. Она скользила по залу в серебристом платье, улыбалась и говорила людям, что рада с ними познакомиться, убедительно смеялась над несмешными шутками и внимательно слушала скучные анекдоты с той же улыбкой, с какой одаривала клиентов за щедрые чаевые во времена работы в баре. Джонатан был знаком с большей частью людей из Майами-Бич не меньше десятка лет. Многие из этих женщин дружили с женой Джонатана Сюзанной, а их дети были ровесниками Винсент. Некоторые пострадали от неудачных косметических манипуляций: у них были раздутые лица, неподвижный лоб и припухшие резиновые губы – и глаза Винсент невольно округлялись всякий раз, когда ее знакомили с ними. Винсент не отходила от Джонатана, пока он не извинился и не удалился для приватной беседы с потенциальным инвестором. Тогда она подошла к бару, где заказывала джин с тоником высокая женщина в ослепительном платье цвета фуксии. Винсент уже успела обратить на нее внимание – она была одной из очень немногих сверстниц Винсент в этой комнате. Они одновременно взяли свои напитки и чуть не столкнулись, когда отходили от барной стойки.